На первых же шагах, как только вышли из Суглицы, Вася сразу ощутил неладное. «Сидор» и сам по себе тяжел — под три пуда, а тут еще никак не сидит на спине, все время из стороны в сторону ерзает и не вниз тянет, а куда-то набок заваливает. Вася и раньше догадывался, что надо бы патроны в самый низ положить, да не то чтобы поленился все перекладывать, а скорей всего успокоил себя мыслью, что делать этого, пожалуй, нельзя, что патроны не сухари, они каждый миг могут понадобиться и их надо держать сверху.
Вот и мучился километр, другой, третий... Шли так быстро, что глаза застилало едким потом, в сторону и взгляда бросить некогда, только и успевай следить за ногами впереди идущего: он перешагнул валежину — и ты перешагивай, тут он с камня на камень ступил —
и ты следом. Пот, усталость, машинальность движения — все это знакомо по зиме и привычно. А вот комарье— такого никто и не предвидел. Как только вошли в лес — откуда что взялось! Над головами — черные тучи, льнут к потному лицу, и каждый укус сначала саднит, потом начинает так зудеть, что рад бы в кровь разодрать кожу.
А Вася отмахнуться или почесаться не всякий раз может — руками крепко лямки придерживает. Чуть отпустит, и поехал мешок куда-то в сторону или назад, потом подпрыгивай, подправляй его на место. Мешок уже не просто тянул и заваливал на сторону, он брал поясницу на излом, давил на нее до онемения, делал ноги чужими и непослушными.
«Надо было переложить»,— много раз укорял себя Вася, собираясь заняться этим на первом же малом привале — авось успею за десять минут. Но как только идущие впереди останавливались и без слов начинали опускаться на обочину, кому где удобней, Вася чуть ли не падал в мягкий мох, не снимая лямок, приваливался спиной к вещмешку, вытягивал огрузшие ноги — и ничего ему больше было не нужно. Сил едва хватало от комаров отмахиваться, а в голову всякий раз приходила успокаивающая мысль, что теперь недалеко и до большого привала, а там Живяков, конечно, заберет у него патроны, даст что-либо полегче и поудобнее.
Бригада, как ему казалось, шла все быстрей; переходы становились длиннее и привалы короче, хотя на самом деле все было наоборот.
Где-то за серединой пути к Услагу Вася вдруг почувствовал, что больше он не может. Это состояние было знакомо ему по зимним походам, и он знал, что его надо обязательно пересилить и ни в коем случае не сходить с тропы. Надо тянуться. Надо перестать думать о привале и тянуться. След в след, шаг в шаг. Ведь идут же все. Даже девушки-сандружинницы... Правда, им легче. У них в мешках только продукты и медикаменты, каких-то двадцать — двадцать пять килограммов. А у него?.. Эти проклятые патроны!
Стоило подумать об этом, и сразу же приходила расслабляющая мысль, что он вымотался больше других не без причины, что груз у него тяжелее, и если он сейчас сойдет с тропы, то никто не посмеет упрекнуть его.
Какое-то время он еще держался. По его подсчетам, вскоре должны были остановиться на короткий отдых. «Вот дойду до спуска в лощину — там и привал, наверное»,— думал он, шагая из последних сил.
Дошли до лощинки, пересекли ее, стали подниматься на взгорье — привала все не было. Вася резко качнулся, сошел с тропы и прислонился вещмешком к стволу молодой податливой березки. Приятная и странная прохлада выкатилась из-под надавленных лямками плеч и облегчающе разлилась по всему телу... Словно подуло откуда-то холодным ветром... Будто комары перестали звенеть над головой...
Мимо двигались люди. Шаг за шагом. След в след. Шли так медленно, что Васе показалось, будто они уже подтягиваются поплотнее и вот-вот усядутся на привал.
Но это только показалось — привала не было.
— Чуткин, что с тобой? — чуть задержался политрук Лонин, повернув к Васе багровое от натуги лицо. Он замыкал взводную цепочку.
— Портянка сбилась,— соврал Вася. В том, что выдохся, он еще не признался бы и себе.
— Смотри, не отставай...
Потом, почти без перерыва, потянулась цепочка другого отряда... «Боевые друзья», бывшая «шестерка»... Вместе с ними зимой дважды ходили в Заонежье... Много знакомых, есть даже земляки из Шокши.
На Васю никто не обращал внимания. Лишь скосят на секунду понимающие глаза в его сторону и снова взгляд вниз, под ноги. Для лишних разговоров сил ни у кого уже не было.
Потом объявили привал. Стоять у дерева стало бессмысленно, но и садиться отдыхать в расположении другого отряда было неловко.
Вася подтянул мешок и стал пробираться к своим*
Идти пришлось стороной, так как тропа была перегорожена ногами людей, усевшихся по обе ее стороны. Пока Вася медленно пробирался, обходя деревья, валуны, заросли, снова устал и уже с нетерпением ждал момента, когда сможет усесться на свое место.
— Что, приятель, «доходишь»? — не удержался кто-то незнакомый из соседнего отряда. У партизан всегда так — еле отдышатся, а уже норовят уколоть друг друга шуткой, особенно если ты из чужого отряда.
Вася, конечно, промолчал. Он лишь усмехнулся про себя, так как действительно доходил тот отрезок пути, который должен был пройти вместе с другими.
Когда он добрался до своих, время привала наполовину истекло, отдохнуть, как все, он не успел, и все началось снова.
С каждым переходом он отставал все больше, и времени на отдых не Оставалось совсем.
В Услаг Чуткин пришел через полчаса после отряда. К его утешению, был он не один — со всех отрядов таких набралось около десятка.
Их еще не называли «доходягами», они числились в отставших. Из-за них от штаба бригады, по нисходящей, пошла целая цепь замечаний и предупреждений командирам. Замечание по Чуткину замкнулось на его командире отделения Живякове.
Тот налегке, с одним автоматом, вышел встретить Васю на подходе к реке Сегежа.
— Опять отличился? — грозно спросил он, едва Вася приблизился.— А ну шагай, чего встал!
А мне чё? Патроны заберешь, не хуже других пойду! — с полной верой, что так оно и будет, ответил Чуткин.
— Ах, вот оно что? Сачковать, значит, надумал? Нет, браток, ничего не выйдет! Патроны понесешь и пойдешь как миленький! Молодой, здоровый парень, а в «доходяги» целит! Ну-ка, снимай мешок!
Вася, думая, что Живяков хочет помочь ему, охотно скинул вещмешок. Живяков взвалил его на спину, поерзал плечами, прилаживаясь, и снял.
— Мешок как мешок. Только уложен по-дурацки. За тобой, как за ребенком, смотреть надо. Гляди, Чуткин, перейдем линию охранения, там разговаривать некогда будет. За сегодняшнее получишь два дневальства вне очереди. Надевай мешок, чего стоишь!
Конечно, при желании можно понять и Живякова. Другие уж давно отдыхают, варят кашу, а ему надо возиться с этим рослым и на вид здоровым парнем, который наверняка мог бы идти как все, не причиняя хлопот ни себе, ни ему, Живякову, ни командиру отряда. Ясно, сачкует... А с сачками разговор короткий. Главное, им нельзя давать никаких послаблений. Их надо заставить делать все, как положено. И этот Чуткин разойдется, как миленький пойдет...
Но Живяков ошибся. Все пять дней, пока бригада осторожно выдвигалась к линии охранения, Чуткин отставал на каждом переходе. Еще в Услаге он уложил мешок как положено: тяжелое — внизу, легкое — наверху, да и груз с каждым днем убывал. Но ничто не помогало.
Минутное послабление себе, допущенное в первый день, как невидимая язва подтачивала его волю, а без нее разве соберешься с силами в этом тяжком, на пределе мучительном походе.
Так появились в бригаде первые «доходяги», и в штабе раздумывали, как поступить с ними...
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
(оз. Мальярви, 8 июля 1942 г.)
I
Шестого июля бригада подошла к линии охранения и расположилась вблизи лесного озера Мальярви. До ближайшего финского гарнизона в деревне Баранова Гора оставалось десять километров. В Междуозерье, к линии охранения, были направлены три группы разведчиков.
Григорьев все еще не оставлял надежды, что удастся скрытно перейти полосу охранения в перешейке между Елмозером и Сегозером.
Дальнейшее представлялось не таким трудным. Быстрый рывок на юго-запад, форсирование шоссейной дороги, выход к высоте с отметкой 278. Там уже глухие места. На десятки верст вокруг — ни жилья, ни дорог. Там можно будет идти спокойно. На юг, на юг — в широкий проход между озерами Унутозеро и Селецкое, потом на юго-запад — к Матченъярви и снова на юг, к северной оконечности Янгозера, откуда до цели останется сорок километров. Десятки раз этот маршрут пройден по карте. Каждый квадрат, каждая топографическая отметка изучены так, словно бы уже сам бывал там, ногами измерил весь путь от Сегежа до Поросозера. А разве это не так? Ведь начинаются места — родные и знакомые. Хотя и давно, но доводилось ему бывать и на Янгозере, и на Селецком, и на Унутозере. Может, потому и видятся теперь при взгляде на карту не столько топографические знаки, сколько постепенно оживающие перед глазами лесистые склоны, проемы озер и болот и волнистая темная кайма по горизонту,..