Колесник подготовил короткую радиограмму, радисты начали разворачивать рацию, но подошедший Аристов, даже не прочтя радиограммы, сказал:
— Обойдемся сегодня без связи. Погода все равно нелетная, а обнаруживать себя лишний раз нечего.
Колесник молча сжег листок с текстом и уже поднялся, чтобы сделать контрольный обход отрядов, как Аристов неожиданно сказал:
— Доложи, каким маршрутом думаешь выводить бригаду! Ты уточнил его?
Маршрут, в общем, был известен: утром, когда еще был жив Григорьев, его наметили, коротко обсудили; днем на марше, как только выдавалась возможность, Колесник прикидывал его на карте; и было совершенно ке-
понятно, зачем сейчас, в дождь и в темноте, комиссару потребовалось заниматься уточнением.
— Маршрут я прикинул. Уточним перед выходом,
— Почему не сейчас?
— Хотя бы потому, что темно и мокро.
— Скоро будет готова палатка, а у меня есть фонарик.
Палатка действительно вскоре была готова, фонарик был и у самого Колесника, пришлось на карачках залезать под тесный и шаткий матерчатый навес, по которому^ противно и гулко молотил дождь, и, лежа вплотную голова к голове, ползать карандашом по карте, объясняя— что, зачем и почему. Аристов делал пометки на своем планшете.
— На протяжении семидесяти верст получается три переправы через большие реки,— сказал он таким тоном, словно Колесник мог, но не захотел избежать этих переправ.
— На пути сюда комбриг старался миновать эти переправы, но помнится, ты сам упрекал его за это,— не удержался Колесник.
— Ты плохо осведомлен. Я никогда и ни в чем не упрекал Ивана Антоновича.
— Теперь это не имеет значения... А реки? Разве это большие реки? Разве что Тумба?
— Допустим, мы вышли в этот квадрат. А дальше?
— Дай бог добраться туда. Это восемьдесят километров. А там-то уж найдем, куда двинуться. Приказано выходить через ругозерскую дорогу, но это слишком уж далеко. Может, попробуем где-то поближе?
— Ладно, обстановка покажет,— примиряюще сказал Аристов и погасил фонарик, давая понять, что разговор окончен.
— Завтра думаю послать взвод в квадрат 86—04,— сказал Колесник.— Это уже недалеко.
— Зачем?
— Во-первых, поискать продукты, все-таки семьсот килограммов, вдруг финны их не обнаружили? Потом забрать больных и раненых, которых мы оставили.
Аристов, ни слова не говоря, первым выбрался из палатки.
Ночь прошла спокойно, к утру стало разъяснивать, признаков близости противника не обнаруживалось, и Колесник, почти не сомкнувший глаз, с досадой на себя подумал, что зря вчера не настоял на отправке радиограммы, что не уступи он — возможно, самолеты и прилетели бы.
Люди в отрядах поднялись, наскоро зарыли в мох шестерых, скончавшихся за ночь от ран и истощения, в ожидании команды трогаться с полчаса поползали по земле, обобрали все ягоды, и бригада двинулась дальше. Тут же выяснилось, что из отряда имени Чапаева пропали боец Русанов и сандружинница Лутьякова — ушли на рассвете за грибами и не вернулись. Больше часа ждали их, пробовали искать, но безрезультатно. Аристов созвал командиров и комиссаров отрядов и дал приказ, чтоб постовые стреляли по каждому, кто без разрешения выйдет за расположение бригады.
Люди, хотя и отдохнули, но шли сегодня тяжелее, чем вчера, в час не проходили и километра, после полудня достигли западного берега озера Большое Матченъярви, заняли круговую оборону, и один взвод ушел на поиски продуктов и за больными и ранеными.
Здесь же Аристов дал в Беломорск первую за двое суток радиограмму.
Перед восходом над северной оконечностью озера появились самолеты и начали сбрасывать продукты. Озеро там совсем узкое, и выброска производилась как-то странно: часть тюков попала на западный берег, часть — на восточный. Колесник поднял бригаду, повел ее вдоль берега к месту выброски, а отряду Грекова приказал ускоренным маршем обойти озеро, разыскать на восточном берегу продукты и догонять бригаду. Самолеты, конечно же, привлекут внимание противника, и надо как можно скорее уходить отсюда.
Теперь погонять никого не приходилось. Впереди, всего в каких-то полутора-двух километрах, лежали на земле спасительные тюки с продуктами.
Их оказалось совсем немного — три небольших тюка с сухарями, консервами и сахаром. Половину оставили для раненых и больных, а остальное разделили по отрядам, взводам, отделениям. На долю каждого пришлось так мало, что раскладывать на порции было нечего — съели сразу и лишь растревожили аппетит.
Ждали, что принесет отряд Грекова.
В полдень вернулся взвод, посланный в квадрат 86— 04. Он привел раненых и ослабевших, оставленных там неделю назад. Двое умерли, но остальные подлечились,
отдохнули, во всяком случае пришли они сами и выглядели нисколько не хуже находившихся в строю.
Прибывшие рассказали, что 27 июля неподалеку от «лесного лазарета» действительно два самолета сделали выброску продуктов. Но финны успели к ним первыми, устроили засаду и целые сутки поджидали партизан. Ла-заретники провели этот день в страхе и тревоге — финны подходили совсем близко, все время слышались их голоса, а еще сильнее был страх, что партизаны из бригады вернутся за продуктами и нарвутся на засаду. Сеня Ложкин не выдержал, ушел на юг в надежде предупредить бригаду и, как видно, погиб, ибо оттуда вскоре донеслась короткая перестрелка.
Еще более тяжкой была для лазаретников ночь с 30 на 31 июля. Никто не сомкнул глаз, все вслушивались в звуки далекого боя, слышали минометные разрывы, дважды над головами пролетали какие-то самолеты, они поняли, что бригада сражается в окружении, и когда утром все стихло — острое чувство безвестности и покинутости охватило их.
Теперь они были счастливы — в бригаду вернулись с таким настроением, словно бы все самое страшное позади.
Колесник и Аристов, выслушав рассказ, не стали огорчать их, велели дать им поесть и отпустили. Тут же Аристов предложил всех больных и раненых — а их теперь насчитывалось в бригаде более пятидесяти человек — не держать вместе, а распустить по своим отрядам, возложить на командиров все заботы об их продвижении.
Колесник с этим согласился.
К вечеру неожиданно появились Лутьякова и Русанов. Они услышали звук самолетов, пошли на него, наткнулась на тропу и догнали бригаду... Трудно было в этих условиях найти им меру наказания, и Аристов пообещал разобраться во всем по возвращении.
Утром 3 августа, когда остановились на дневку у высоты 328,2, бригаду догнал отряд Грекова. Он разыскал два тюка с продуктами, но брать их пришлось с боем. К месту выброски противник подошел одновременно с партизанами, завязалась перестрелка, которая длилась около часу.
Груз оказался в ничейной полосе, и когда финны, потеряв несколько человек, отошли, то обнаружилось, что мешки с продуктами распотрошены пулями. В этом бою погиб бывший связной командира отряда, веселый, никогда не унывающий Миша Ярошенко, несколько человек были ранены, а двое так обессилели, что не выдержали ускоренного марша, и Греков разрешил им отдохнуть и добираться самостоятельно по тропе до привала.
— Как это разрешил? — вскипел Аристов.— Кто тебе позволил? Ты что, финнам «языков» взялся поставлять? Немедленно отправляй людей и пусть приведут их живыми или мертвыми! Немедленно, слышишь!
— Товарищ комиссар, мы найдем их... Люди измотались, позвольте хоть несколько часов отдохнуть!
Хитроватый Греков, зная резкий характер Аристова, счел за лучшее не говорить, что бойцы отстали без всякого его разрешения, и рассчитывал, что за эти несколько часов они, возможно, выберутся сами.
— Ни часа! Разве ты не понимаешь, что финны вновь садятся нам на хвост! По твоим же следам они и выйдут ца бригаду! А твои растяпы им маяками...
— Тогда я сам пойду. Я виноват, мне и ноги сбивать...