— А как же? Двадцатый год, с самого открытия.
>— Кем вы работаете?
— Ты лучше, милая, спроси, кем я не работаю. Все, что прикажут, то и делаю. Ночью — сторож, днем — вроде коменданта и конюха, летом — и маляром, и столяром, и овощеводом на пришкольном участке. Сейчас как бы завхоза заменяю. Даже учительствовать доводилось, пока мой предмет не упразднили.
— Упразднили? — удивилась Лена.— Какой же это предмет?
— Предмет-то важный!..— старик прищурился и хитровато посмотрел на Лену.— Ты, поди, и не знавала этого предмета. Трудом он раньше назывался.
— Не застала,— простодушно согласилась Лена.
«Зачем она ввязалась в этот глупый разговор? — подумал Виктор.— Старик подсмеивается над ней, а она и не замечает...»
Но вмешиваться было неудобно, и Виктор отвернулся. За окном проносились все те же леса, мелькали телефонные столбы, трепетно дрожали в предвечернем мареве тонкие, низко провисшие ниточки проводов.
Телефонные столбы с черными двухэтажными цифрами всегда напоминали Виктору детство.
Он вырос в деревне. Ему было семь лет, когда мужики вдруг стали рыть за обочиной тракта небольшие глубокие ямы. Потом подвезли бревна и ровной линией вкопали их. Больше месяца сиротливо стояли эти столбы. Они успели потемнеть, высохнуть, начали трескаться на солнце. Провожая по утрам с бабушкой корову на выгон, маленький Витя спрашивал:
— Что это, бабушка? Зачем это?
Бабушка недовольно ворчала:
— Антихристова изгородь. Всю землю огораживают, прости нас господи.
Потом приезжие из города люди укрепили на столбах стаканчики, стали натягивать проволоку. Витя издали со страхом наблюдал, как парни с блестящими когтями на ногах («вот они, антихристовы люди!») подолгу висели на столбах, перекликаясь друг с другом. Парни ушли к соседней деревне, а Витя все еще не решался близко подойти к страшным столбам.
Слово «телефон» Витя впервые услышал от своего дружка школьника Вовки. Тот, узнав про «антихристову изгородь», загоготал на всю деревню:
— Это телефон, дура. В городе говорят — в деревне слышно. Понятно?
— А город далеко?
— Целый день на коне ехать надо.
Витя долго молчал, потом робко возразил:
—- А как же тогда слышно, если далеко?
Для Вовки не существовало неразрешенных вопросов:
— А так вот и слышно, понятно тебе. По телефону все слышно. За тыщу верст слышно.
— А как же слышно, если далеко?
Вовка презрительно щелкнул его по лбу, повел к сельсовету и через низкое окно указал на прибитый к стене ящик с двумя блестящими звоночками. А когда Витя после долгого молчания задал свой вопрос в третий раз, Вовка рассердился:
— «Как», «как»?! Понимать надо. Сказано тебе, что в каждом столбе сидит по маленькому человечку, они друг другу все и передают. Послушай, как они воют.
Почти силком он потащил Витю к столбу, прижал его ухо к шершавой поверхности.
Это было страшно, но убедительно. Столбы выли, пели, гудели человеческими голосами.
— Говорят, слышишь, говорят,— таинственно шептал Вовка, тоже приникая к столбу.— Здесь, брат, про все говорят, как кому жить, куда ехать, что делать.
Витя и сам уже различал еле слышный шелестящий шепот.
— Вов, а обо мне тоже говорят? — замирая от волнения, спросил он.
— А как же?! Обо всех говорят. Сейчас только плохо слышно. А вот ночью — все до единого словечка.
И верно: потом, преодолевая страх, Витя не раз подкрадывался ночью, приникал ухом к столбу. Проходила секунда-другая, и сквозь шум, гудение начинал слышаться чей-то незнакомый голос, тихо сообщавший, что к Вите возвращаются неизвестно зачем уехавшие так далеко папа и мама; что везут ему такой же пистолет, как у Вовки; что бабушка теперь не будет ругать его за то, что он много ест хлеба.
Позже, в школе, Витя узнал, что никаких человечков в столбах нет, но на всю жизнь осталась необъяснимая
вера, что если приникнуть ухом к телефонному столбу и долго-долго слушать, то человеку откроются самые сокровенные тайны его будущей судьбы.
...Наивная Вовкина выдумка теперь вдруг обернулась почти правдой. Вчера по этим самым телефонным проводам решалась судьба Виктора. Может быть, и сейчас трепетно дрожащие ниточки ведут таинственный разговор о нем...
Как-то его встретит Орлиев?
Два года провел Виктор в партизанском отряде. Он ежедневно видел Орлиева, но помнил его сейчас одним и тем же — решительным, хмурым, молчаливым и быстрым в движениях. Изменился ли он с годами? Виктор был убежден, что нет. Ведь Орлиев не юноша, он человек
с уже сложившимся характером. И все же Виктору страстно хотелось, чтобы в Войттозере встретил его не замкнутый, суровый начальник, а мудрый и добрый товарищ, перед которым было бы так легко открыть все, что терзало душу все эти долгие годы..,
— Тихая Губа! — объявил шофер.
Парень в болотных сапогах, увлекшийся разговором с Леной и дедом, огляделся, потом быстро раскрыл короб, выбрал не меньше десятка самых лучших грибов и. сунул их Лене.
— Будете в Тихой Губе, заходите, сведу на заветные места!..— спрыгивая на землю, крикнул он и, помахав рукой, зашагал по мосткам.
Лена, растерянно переводя взгляд то на деда, то на Виктора, так и продолжала сидеть с ворохом грибов на коленях.
— Бери, бери, не стесняйся! Грибы ничего, хорошие. Как раз на поджарку с молоденькой картошкой,— успокоил ее дед.
— Куда же я их положу? У нас вон вещей сколько!
— Давай сюда, в кошелку. Много ли им места надо, поди, не помнутся! — Старик услужливо подставил плетеную сумку и сложил в нее грибы.— А вечером я их вам и принесу. Вы где останавливаться будете? В комнате приезжих? А коль хотите, и ко мне можно... Потом и квартирку дадут. Все со временем устроится.
— Спасибо вам, дедушка!
За Тихой Губой для Виктора начались памятные места. Дважды ему приходилось бывать в этих бескрайних войттозерских лесах, и оба раза оставили в его сердце незаживающую рану. Здесь он пережил самые решительные минуты в своей жизни...
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Первый рассказ о войне
В июне 1942 года, после окончания партизанской школы минеров-подрывников, Виктор Курганов прибыл в отряд Орлиева, а через две недели партизанская бригада вышла в далекий рейд по тылам врага.
На пятый день с Виктором произошло несчастье.
Отряд Орлиева шел в авангарде. Неожиданно головной дозор дал сигнал остановиться. Впереди — минное поле. Попробовали обойти его слева — уперлись в узкое и длинное озеро, справа — в открытое болото.
— Делать проход! — распорядился командир, и все партизаны посмотрели на Курганова.
Гордый своей опасной, но такой почетной должностью, Виктор скинул с плеч вещмешок, положил его возле командира отделения Павла Кочетыгова и с двумя помощниками неторопливо пошел вперед.
Проход был готов, и Виктор уже возвращался по нему к отряду, когда в стороне раздался треск кустов. Прямо на минное поле выбежал вспугнутый лось. Раздался взрыв. С визгом пронеслись над головой Курганова осколки. Раненый зверь взревел и шарахнулся в сторону. Новый взрыв, новый истошный рев, новая попытка уйти из смертельного круга.
— Уходите! — крикнул Виктор помощникам.
Мины продолжали рваться. Лось все еще держался на ногах и, обезумев от боли и страха, несся вдоль минного поля.
«Глупый! Куда же ты? Назад беги, назад! Пропадешь!»— подумал Виктор, увидев, что лось мчится на него. Может, лось, заметив человека, искал у него спасения, а может, хотел перед смертью отомстить за эту коварную, безвыходную ловушку, но он несся прямо на Виктора.
Близко, совсем рядом, раздался новый взрыв. Виктор бросился на землю, но было уже поздно. Осколок глубоко, до кости, вошел в голень правой ноги.
Корчась от боли, Виктор вдруг совсем рядом увидел окровавленную голову лося. Отвисшая нижняя губа, огромные навыкате глаза, дрожащие розоватые ноздри. Молодой и сильный лось лежал на земле и все еще пытался ползти вперед, к проходу.
На помощь Виктору уже бежали партизаны.
— Назад! Не подходите! — закричал он, с ужасом наблюдая, что лось все еще продолжает тянуться к нему своей огромной косматой головой. Их разделяло два-три метра неразминированного пространства.