— Да, мэм.
— И к темноте возвращайся.
— Да, мэм. Я постараюсь.
— Если постараешься как следует, сумеешь.
— Да, мэм.
Когда он выводил Бёрда из конюшни, на крыльцо вышел отец в рубашке, с винтовкой и седельной ружейной кобурой в руках. Подал сыну.
— Если, паче чаяния, она все-таки попалась, дуй сразу за мной. Если только нога у нее не сломана. Если сломана — пристрели. Иначе выкрутится и уйдет.
— Да, сэр.
— И допоздна не задерживайся: мама будет волноваться.
— Да, сэр, не буду.
Он развернул коня и, выехав через ворота для скота на дорогу, направился к югу. Крутившийся у ворот в это время пес замер, проводил его взглядом. Немного проехав по дороге, Билли остановился, спешился, прицепил кобуру к седлу, приоткрыл затвор винтовки — убедиться, что патрон в патроннике, — затем сунул винтовку в кобуру и застегнул ее, после чего сел верхом и двинулся дальше. Впереди ослепительной белизной сверкали на солнце горы. Они казались первозданными, только что вышедшими из-под руки какого-то расточительного бога, который им, быть может, и применения-то еще никакого не сыскал. Настолько они новые. Сердце в груди у всадника ширилось, конь, тоже молодой, мотал головой, начинал то вприскок двигаться боком, то поддавал задними копытами, но потом опять пошел ровно.
Снегу на перевале насыпало коню чуть не под брюхо, и он ступал по сугробам с утонченным изяществом, качая курящейся паром мордой над белыми хрустальными наносами и внимательным глазом высматривая дорогу в темном горном лесу, или вдруг прядал ушами при внезапном шорохе от взлетавшей при их приближении мелкой зимней пичужки. На перевале следов не было, да и за перевалом на верхнем пастбище ни коров, ни коровьих следов не наблюдалось. Было очень холодно. В миле к югу от перевала по пути встретился незамерзший ручей, на фоне снега такой черный, что конь в ожидании хоть какого-нибудь видимого движения воды даже заартачился: а вдруг это бездонная расщелина, которая, быть может, нынче ночью расколола гору? Сотней ярдов дальше на тропу вышла цепочка следов волчицы, которая впереди них стала спускаться с горы.
Спешившись, он ступил в снег, бросил повод и, сев на корточки, сбил большим пальцем шляпу на затылок. На донцах крошечных лужиц, протаявших под ее лапами, остались четкие отпечатки. Вот широкая передняя лапа. Вот задняя, она поуже. Там и сям видны места, где она рылась, или вдавленные отметины, где тыкала носом в снег. Закрыв глаза, он попытался ее увидеть. Ее и других ей подобных, волков и волчьих призраков, бегущих по белизне этого верхнего мира, так идеально приспособленного для их жизни, будто при его создании к ним обращались за советом. Мальчик встал и пошел назад — туда, где в ожидании стоял конь. Оглянулся на гору, откуда пришла волчица, потом вскочил в седло и поехал вперед.
С милю пройдя по тропе, волчица с нее сошла и во весь опор ринулась через можжевеловое редколесье. Он спешился и повел коня в поводу. Волчица неслась трехметровыми прыжками. На опушке повернула и трусцой побежала вдоль верхнего края пойменной луговины. Он снова сел верхом, проехал по пастбищу вниз, опять поднялся к опушке, потом еще раз, но не увидел ничего похожего на то, за чем волчица так гналась. Снова нашел ее след и двинулся по нему через пустошь, потом, спустившись с южного склона, вышел на плоский уступ над распадком Кловердейл-Дро, где она обратила в бегство небольшое стадо коров, пасшихся на поляне, окаймленной можжевеловой порослью; бросаясь с крутого уступа, обезумевшие коровы оскальзывались в снегу и падали, и вот тут-то, у самых деревьев, она задрала двухлетнюю нетель.
Телка лежала на боку в лесной тени с остекленевшими глазами и высунутым языком; свой пир волчица начала с того, что вырвала кусок из ее паха, выела печенку и растаскала по снегу внутренности; кроме того, съела несколько фунтов мяса с внутренней стороны бедра. Телка еще не совсем закоченела, даже не совсем остыла еще. Снег под ней протаял до земли, обведя тушу словно черной каймой.
Конь не хотел в этом участвовать никаким боком. Выгибал шею, вращал глазами, отверстия его ноздрей курились, как фумаролы. Мальчик потрепал его по шее, поговорил с ним, потом спешился, примотал поводом к ветке и, обойдя убитое животное вокруг, осмотрел. Глаз, обращенный вверх, был синим и слегка косил; в нем не было ни отражения, ни жизни. Ни воронов, ни каких-либо других птиц вокруг не было. Все сковал холод и тишина. Он вернулся к коню, вытащил из кобуры винтовку, еще раз проверил патронник. От холода затвор ходил туговато. Придерживая большим пальцем, он опустил курок, отвязал повод, уселся верхом и направил лошадь вдоль опушки леса, держа винтовку на коленях поперек.