Скакал по дороге к югу и нюхом чуял коров в темноте полей за кюветом и бесконечной проволочной изгородью. Вокруг едва начинало сереть, а он уже ехал через Кловердейл. Повернул на дорогу, ведущую в ущелье, и поскакал дальше. Сзади, над перевалом Сан-Луи, показалось солнце, и едва народившаяся тень всадника длинной и узкой полосой запрыгала перед ним по дороге. Миновал старую деревянную танцплощадку среди деревьев, а через два часа, когда, съехав с дороги, через луговину направил коня к тому месту, где был полуденный костер бакерос, навстречу ему вдруг поднялась волчица.
Конь под ним встал, попятился, забил копытом. Он удержал коня, стал говорить с ним, гладить, похлопывать, а сам все глядел на зверя. В груди так стучало, так билось сердце, словно это отдельное существо, которое хочет выйти. Волчице защемило правую переднюю лапу. Стопорный якорь зацепился за здоровенный кактус чолья менее чем в сотне футов от кострища, там она и стояла. Он гладил, похлопывал коня, говорил с ним, а сам потянулся назад, расстегнул пряжку седельной кобуры, вынул винтовку, спешился и бросил поводья. Волчица сжалась, чуть припав к земле. Словно пытаясь спрятаться. Потом снова выпрямилась, бросила взгляд на него и сразу отвела, стала смотреть на горы.
Когда он приблизился, она оскалила зубы, но не зарычала; ее желтые глаза по-прежнему смотрели мимо. В кровавой ране между челюстей капкана виднелась белая кость. Сквозь тонкий подшерсток на животе проглядывали соски, хвост поджат; она натянула цепь капкана и не двигалась.
Он стал обходить ее. Она поворачивалась и отступала. Солнце окончательно взошло, и ее шерсть в его лучах была серовато-коричневой с более светлыми кончиками на шее и черной полосой вдоль спины; она поворачивалась и отступала, сколько позволяла цепь, а ее бока западали и выпячивались в такт дыханию. Он присел на корточки, поставил перед собой винтовку и, держа ее за цевье, просидел так довольно долго.
Он оказался совершенно не готов к такому обороту дела. Кроме всего прочего, было неясно, надо ли ему скакать на ранчо, чтобы возвратиться с отцом прежде, чем наступит полдень и явятся бакерос (если они, конечно, вообще явятся). Пытался вспомнить, что говорил отец. Если ее нога сломана или в капкан попала только лапа… Он поглядел, высоко ли стоит солнце, потом обернулся к дороге. Когда он снова посмотрел на волчицу, она лежала, но, почувствовав на себе его взгляд, снова вскочила. Конь стоял, помахивая головой, удила звякали, но на коня она не обращала внимания вовсе. Билли встал, вернулся и вложил винтовку в кобуру, взял поводья, сел в седло и направил коня к дороге. На полпути опять остановился, обернулся, посмотрел назад. Волчица смотрела на него, как и прежде. Он долго сидел неподвижно. Солнце грело спину. Мир ждал. И он поехал обратно к волчице.
Она поднялась и стояла, втягивая и раздувая бока. Голову держала низко, язык, подрагивая, свешивался между длинными клыками нижней челюсти. Билли отстегнул конец лассо, перекинул через плечо и спустился наземь. Из седельной сумки вынул несколько пиггинстрингов — так ковбои называют шнуры потоньше, которые возят с собой, чтобы стреноживать заарканенных животных, — заткнул их за пояс, снял всю бухту свернутого лассо с седельного рожка и опять пошел вокруг волчицы. Конь ему в данном случае был без надобности, потому что если как следует дернет конь, он этим просто убьет волчицу, или выдернет из капкана, или и то и другое. Обходя волчицу кругами, он заодно искал, за что бы зацепиться, чтобы растянуть ее. Такого, через что можно было бы перекинуть веревку и уже сдвоенной достать волчицу, ничего не нашлось, так что в конце концов он снял с себя куртку, замотал ею коню глаза и отвел в другое место, чтобы тот стоял от волка с наветренной стороны; там бросил поводья: конь никуда не денется и так. Затем вытравил побольше слабины, сделал петлю и набросил на волчицу. Переступив, она прошла сквозь петлю вместе с капканом, оглянулась на петлю, снова посмотрела на него. Теперь у него в руках оказалась веревка, привязанная через цепь к капкану. С досадой поглядев на эту комбинацию, он бросил веревку наземь и пошел бродить по пустыне, пока, наткнувшись на дерево паловерде,{15} не срезал двухметровый шест с рогатиной на конце; возвращаясь, очистил его ножом от ненужных веток. Она наблюдала. Зацепив петлю концом палки, подтащил к себе. Думал, волчица станет кусать палку, но она не стала. Когда петля вновь оказалась у него в руках, он распустил ее, продернув через хонду — малую, не затягивающуюся от натяжения петлю в основании лассо — все сорок футов, и начал сызнова. Волчица наблюдала за его манипуляциями с лассо очень внимательно и, когда конец веревки, скользнув поперек цепи, уполз в сухую траву, снова легла.