— Да ладно, нет проблем, запру.
— Ну хорошо тогда.
— Бойд, ну давай. Поехали.
Бойд стоял с другой стороны бочажины, смотрел на него.
— Давай, живо! Скоро темнеть начнет.
— Ну, шевелись. Делай, что брат велит, — сказал индеец.
— Мы вас не трогали.
— Ну же, давай, Бойд. Поехали.
Бойд перешел галечную гряду, присел на поперечину волокуши.
— Нет, ты сюда, сюда давай, — сказал Билли.
Перебравшись через кучу собранных ими сучьев, Бойд оглянулся на индейца, потом схватил протянутую руку Билли и влез на лошадь, сел позади него.
— А как мы вас найдем? — спросил Билли.
Индеец стоял, положив винтовку на плечи как коромысло, держал локтями, кисти рук свесив вниз.
— Как выйдешь, двигай на луну, — ответил он.
— А если она еще не взойдет?
Индеец сплюнул:
— Думаешь, я бы велел тебе идти к луне, которой нет? Давай, ноги в руки.
Мальчик прижал сапог к боку лошади, и они поехали через лесок. Концы слег волокуши с сухим шуршанием мяли палую листву, оставляя в ней две борозды. Закат на западе начал гаснуть. Индеец смотрел им вслед. Обхватив старшего брата рукой вокруг пояса, младший ехал лицом на запад, закатный отблеск делал его щеку красной, а волосы, вообще-то почти белые, — розовыми. Должно быть, брат велел ему назад не смотреть, потому что он ни разу не оглянулся. К тому времени, когда они пересекли сухое русло и выехали в прерию, солнце уже закатилось за вершины гор Пелонсийос и западный край неба под тонкими перьями облаков был весь темно-красным. Когда повернули к югу вдоль вспаханных участков у высохшей реки, Билли оглянулся и обнаружил индейца в полумиле — тот в сумерках шел за ними, расслабленно держа винтовку в одной руке.
— А сам-то зачем оглянулся? — спросил Бойд.
— Оглянулся, да и все.
— И что — понесем ему ужин?
— Да. Думаю, это мы сделать сможем.
— Мало ли что мы сможем. Не все, что сможешь сделать, обязательно хорошо, — сказал Бойд.
— Знаю, знаю.
Из окна гостиной он оглядел ночное небо. В темнеющей синеве уже появились первые звезды; особенно густо они высыпали на юге, висели, будто набросанные в корзину из мертвых веток на берегу реки. За руслом на востоке курилась зеленовато-желтая дымка — предвестие невидимой луны. Он смотрел и ждал, пока разом не осветились все бугорки пустынной прерии, когда из-под земли стал вылезать лунный купол — белый, жирный и весь словно какой-то перепончатый. Потом Билли слез со стула, на котором стоял коленями, и пошел за братом.
К тому времени он уже припрятал за горшками на посудной полке у кухонной двери тряпичный сверток, где было мясо, галеты и жестяная кастрюлька с вареной фасолью. Отправив вперед себя Бойда, он постоял, послушал и двинулся следом. Когда проходили мимо коптильни, пес заскулил, зацарапал лапами дверь, но он приказал молчать, и пес умолк. Крадучись, пригибаясь, они прошли вдоль забора, потом повернули к деревьям. Не успели дойти до реки, как луна выкатилась полностью; глядь — вот и индеец: стоит, опять держа ружье, словно ярмо, на загривке. На холоде им было видно, как он дышит. Он повернулся и пошел, они за ним — сперва по галечной косе, потом по дальнему берегу русла тропой, протоптанной коровами вдоль края пастбища. Пахнуло дымком. Когда прошагали вниз по реке с четверть мили, среди виргинских тополей забрезжил его костер; винтовку индеец прислонил к стволу дерева, повернулся, окинул взглядом мальчишек.
— Давай сюда, — сказал он.
Билли вышел к костру, снял узелок, который нес на сгибе локтя, протянул индейцу. Тот взял, сел у костра на корточки (опять с той же марионеточной легкостью) и, опустив узелок на землю перед собой, развернул, достал кастрюльку и поставил фасоль на угли греться, после чего откусил от галеты и вгрызся в мясо.
— Вы же нам так кастрюлю закоптите, — сказал Билли. — А мне ее домой надо вернуть.
Индеец жевал, его темных глаз, узких и полуприкрытых, в свете костра видно не было.
— А кофе у вас дома нет? — спросил он.
— Только в зернах.
— А намолоть слабо́?
— Чтобы никто не услышал — нет, не получится.
Индеец положил в рот остаток галеты, наклонился чуть вперед, достал непонятно откуда охотничий нож и, протянув руку, помешал им в кастрюльке фасоль, после чего поднял глаза на Билли и провел лезвием по языку сперва в одну сторону, потом в другую, словно правил бритву. Потом воткнул нож в бревно, служившее основанием костра.
— Давно живете здесь? — спросил он.
— Десять лет.
— Десять лет… Земля своя, родительская?
— Нет.
Протянув руку, индеец взял вторую галету, располовинил ее ровными белыми зубами, сидит жует.