— ¿Y este hacendado, — уточнил всадник, — él vive en la colonia Morelos?[107]
Мальчик сказал, что да, тот действительно живет и там, и в других местах тоже. Мужчина посмотрел на него долгим изучающим взглядом. Потом тронул коня, и другие всадники пустили коней за ним следом. Как будто их соединяет некая невидимая нить или неведомый закон притяжения. Проследовали мимо. Строго по старшинству, так что последним проехал самый младший; поравнявшись с Билли, он посмотрел на него и приложил указательный палец к полю шляпы.
— Suerte, muchacho,[108] — сказал он.
С тем они все уехали, и ни один не оглянулся.
В горах было холодно, на высоких перевалах еще лежал снег; снег блистал и на вершинах хребта Сьерра-де-ла-Кавельера. Над Кавельера-каньоном снег на тропе лежал на протяжении почти целой мили. Снег был свежим, и Билли изумился тому, как много путешественников уже на нем потопталось; тут ему пришло в голову, что ведь не все в этом краю путники могут оказаться столь пугливы, чтобы полностью освобождать тропу при виде всякого всадника. Пригляделся внимательнее. Следы оставили и люди, и ослики. А вот след женский. Попадались и следы сапог, но главным образом то были плоские отпечатки уарачей, оставляющих невероятные в этом диком горном бездорожье оттиски автомобильного протектора. Были здесь и детские следы, и следы конских копыт, оставленные всадниками, с которыми он разминулся нынче утром. Видел он и следы людей, которые брели по снегу босиком. Двинулся дальше, оглядываясь на волчицу, чтобы по ее поведению предугадать появление встречных — не начнет ли она вдруг припадать к земле, ища укрытия на обочине, — но она лишь семенила рысцой позади, нюхала, поводя носом, воздух и оставляла на снегу свои большие следы, которым предстояло удивлять местных горцев.
В тот вечер он разбил лагерь на дне каменного ущелья и подвел волчицу к стоячему озерцу, образовавшемуся на камнях пониже их стоянки; держа веревку, он смотрел, как она зашла в воду и, опустив в нее морду, стала пить. Когда она поднимала голову, было видно, как движется ее глотка и с губ стекает вода. Сидел в камнях, держал веревку и наблюдал за нею. В сгущающихся синих сумерках вода среди камней была черной, а дыхание волчицы над поверхностью курилось паром. Опуская и подымая голову, она пила очень похоже на то, как пьют птицы.
На ужин у него была пара лепешек тортильяс с завернутой в них фасолью, ими его снабдили меннониты — единственная, кроме тех утренних всадников, встреченная за день группа. Меннониты держали путь на север, сопровождая девушку, которая нуждалась во врачебной помощи. Немногословные, с виду они были похожи на крестьян, сошедших с полотна художника прошлого века. Чем заболела у них девушка, они не сказали. Лепешки были жесткими как подметка, а фасоль в них уже начала подкисать, но он их съел. Волчица смотрела.
— Здесь у меня не то, что едят волки, — говорил он ей. — И не надо на меня так смотреть.
Закончив есть, он долго пил свежую холодную воду из фляги, а потом развел костер и обошел освещенную им местность, собирая все, что можно сжечь. Свой маленький лагерь он устроил гораздо ниже тропы, но отсветы костра заметны в этих местах на значительном расстоянии, поэтому у него были подозрения, что ночью могут нагрянуть какие-нибудь припозднившиеся путники. Однако никто не появился. Он сидел, завернувшись в одеяло, ночной холод крепчал, и звезды, разгораясь, бежали по небу на юг, к черным громадам гор, где, может быть, живут волки, где их исконный дом.
На следующий день в обращенном к югу распадке среди камней он заметил синенькие цветочки, а к полудню прошел по широкому горному проходу, и перед ним открылся вид на долину реки Бависпе. Над извивом тропы, пролегавшим ниже, висела голубоватая легкая дымка. Мучимый голодом, он остановил коня и, сидя в седле, стал заодно с волчицей нюхать воздух, а потом двинулся дальше, но уже с большей осторожностью.
Дымка оказалась рассеявшимся дымом, исходившим из расположенной много ниже лощины, где группа индейцев устроилась пообедать. Индейцы были подсобниками с рудника в западном Чиуауа, и у каждого через узкий лоб шел след, оставленный обвязкой носимого за спиною груза. Вшестером они шли через горы пешком к своей деревне в штате Сонора, неся с собой тело товарища, погибшего при обрушении шахтной крепи. В пути они были три дня, и три дня им еще предстояло; с погодой же им до сих пор везло. Мертвое тело лежало в сторонке среди палой листвы на грубых носилках из шестов и коровьей шкуры. Оно было завернуто в холстину, обвязано веревками, сплетенными из травы, а поверху полотнище савана, украшенное красными и зелеными лентами, было убрано венками из горного падуба; один из индейцев сидел рядом с мертвым — то ли охранял, то ли просто составлял ему компанию. Они немного говорили по-испански и запросто пригласили его разделить с ними трапезу, как это в здешних местах заведено. На волчицу они внимания не обращали вовсе. Сидя на корточках в своих тонких домотканых одеждах, они руками ели из раскрашенных жестяных мисок маисовое варево pozole, передавая из рук в руки общий котелок с чаем, заваренным из какой-то их любимой травки. Обсасывали пальцы, вытирали их о рукава и о штаны, а потом выкладывали на обертки от кукурузных початков сушеные листья пунче и сворачивали самокрутки.{23} Никто его ни о чем не спрашивал. Ни откуда родом, ни куда идет. Зато сами рассказали ему о своих дядьях и отцах, уходивших в Аризону, спасаясь от гонений, которые обрушили на них мексиканцы,{24} а один даже сам побывал в той стране — просто ходил посмотреть: девять дней пешком шел через горы и пустыню, а потом девять дней назад. Он спросил Билли, не из Аризоны ли он, но мальчик сказал, что нет, индеец кивнул и заметил, что людям свойственно преувеличивать достоинства страны, откуда они родом.