– Да убрали твою лодку. Убрали… – уже уверенней врёт Мария.
Но Иван Власович знает, что его бессовестно обманывают, и от бессильной обиды он отворачивается к стене.
Под вечер пришёл проведать его кум Павло. В далёком пятьдесят шестом Иван Власович крестил его сына, с тех пор они не просто друзья, но и родня.
– Что там? Развезло?.. – кивнув на окно, спрашивает Иван Власович.
– До обеда квасило, а щас подтягивает морозцем, – сообщил Павло. – К утру обещают до двадцати… Так что сракопад впереди…
– У нас так, – соглашается Иван Власович. – С утра льёт, к обеду метёт, а на вечер куёт…
– Телевизор глядишь? – спрашивает кум Павло.
– Гляжу, только не слышу… В голове шумит – не пойму ничего… Что там, ещё чертуется бандерва в Киеве?
– Это чертобесиво нескоро закончится. Как бы до нас не докатилось…
– Нехай токо сунутся… Я им, бл…дям… – храбро сжимает кулак Иван Власович. – Помнишь, как мы им отваливали?!.
– Не додавили сволоту, теперь детям нашим хлебать… – сетует кум.
– Как там наш Атаман? – меняя разговор, спрашивает о крестнике Иван Власович.
– Слава богу! – коротко отвечает Павло. – Сейчас вон лодку твою с Серёгою тащат…
– Тащут?! – встрепенулся старик. Он так обрадовался этой новости, что чуть ни свалился с постели. – Да мои ж золотые… – запричитал он.
– Ну, вспёрли твою лодку! – торжественно объявила пришедшая со двора Мария. – Еле живые пошли… Как ты её сам ворочал?!.
– Так без ума нелегко… – соглашается Иван Власович, и тут же глаза его загораются, и он начинает рассказывать, каким хитрым макаром он каждую зиму вскатывал эту лодку.
К ночи разъяснело; в верхнем крае окна показалась луна, и по комнате поползли бледно-синеватые тени.
– Маруся… – робко позвал старик.
– Вот она я, – готовно озывается та. – Надо чего?
– Кум говорит: мороз на завтрево…
– Что ж тут дивного, чай, не лето.
– Земля заклёкнет, будут ребята долбить, мучиться…
– О господи… Что тебе в голову лезет… – вздыхает Мария.
– Может, с утра отошлёшь ребят, пусть загодя долбют…
– Да что ж ты не угомонишься никак?! – сердится Мария. – Кто ж живому копает?..
– Угомонюсь скоро… – по-детски обижается Иван Власович.
– Угомонишься – моя забота, так не оставим лежать.
Проходит ещё какое-то время.
– Маруся… – снова зовёт Иван Власович.
– Что?.. Что стряслось?.. – опять подхватывается она.
– Мороз на завтрево…
– Ну, мороз. Что с того? – не тая раздражения, с вызовом говорит жена.
– Надо б объедьями виноград прикрыть. Ахнет мороз, порвёт корни – опять неурод…
– Триста лет мак не родил, и голоду не было… – одеваясь, ворчит Мария.
– То так… – шепчет ей вслед Иван Власович. – Однако ж…
Он хотел сказать что-то убедительное, веское, но так и не нашёл нужных слов.
– Укрыла твой виноград, – войдя в дом, отчитывается Мария. – Какие ещё распоряжения?
С каждым днём всё слабел и слабел Иван Власович. Он давно уже не поднимался с постели, и все настойчиво стали ожидать его кончины. Но время шло, а он, вопреки ожиданиям, всё тянул и тянул.
В мае война подкатилась к самым окнам Ивана Власовича. Всё громче гремели орудийные залпы, от которых жалобно звенели стёкла.
– Бандерва? – кивал на окно Иван Власович.
– Бандерва… – кивала Мария. – В Погореловку лупят… Надо ж до чего дожились, в наши-то дни и по живым людям… Господи, последние времена… – крестясь, шептала она.
Сжимая кулаки, Иван Власович громко сопел, иногда Марии казалось, что он даже порыкивает, и со страхом она крестилась. Забывшись, старик успокаивался, дыхание его становилось ровней, и он переставал замечать происходящее. Но, очнувшись, вновь звал к себе Марию:
– Людмила не приходила? – спрашивал он.
– Приходила… – врала она. – Ты токо уснул – и она на пороге…
– Что ж ты не взбудила?! – сердится он.
– Ты так сладко уснул – жалко было будить. И Людмила не велела.
– Ты не жалей, если кто явится – буди. Я тама досплю своё… – наказывал он.
На самом деле Иван Власович знает, что Людмила не приходила, да и не так-то просто сейчас прийти, когда война за рекой и все кордоны закрыты.
– Если вдруг придёт, не гони её, – просит старик.
– С чего ты придумал, что я её гнать буду… – сдержанно отвечает Мария.
– Помирись с ней, чего уж теперь делить… А то может так статься, что ей уж и жить не в чем… Вон как ахают…
– Да я и не в сердцах на неё, – заверяет Мария. – Пусть бегут – всем места найдём – и Людмиле и Кудеяру её…
Часто среди ночи он звал Марию к себе и начинал давать важные, как ему казалось, распоряжения.