– А где ж наши суженые? Не пора ли будить их?
– Беда с сужеными… – трагическим голосом объявляет Кудин. – Не будет сегодня молодых…
– И что ж с ними сталось? – щурится в усмешке Павел Николаевич.
– А сталось такое дело: гостей, как видите, много собралось, ночевали все в тесноте, а молодым место на печи досталось, у боровка… Измазались они сажей. Утром кинулись умываться, а мыла в доме нет… Так что, гости дорогие, выручим молодых, скинемся на мыло, а кто подушевней – может и на полотенце кинуть.
Идёт Кудин меж столов, падает со звоном в его блюдо мелочь, пока до края дошёл, насыпали и на «мыло» и на добрый рукомойник.
Наконец все в сборе, – и молодые умытые, и гости счастливые.
– А мы глянули – нет. Думали, с утра пораньше кто-то невесту украл, – смеется тётка Зойка.
– Вот же придумала!.. – гудит Павел Николаевич. – Кому ж она после ночи нужна? Раньше уводить надо было!
Вдруг у столов настоящий цыганёнок появился – мальчонка лет пяти-шести. Цыганки испытывать судьбу не стали, остались у ворот – малого прислали.
– Дяденьки-тётеньки, дайте на пропитание, – просит малец.
– Э-э, так дело не пойдёт! – говорит Кудин. – Что значит «дайте-подайте» – заработать надо!
– Я заработаю.
– А что ты умеешь?
– Могу петь, могу танцевать и на жопе, и на пузе…
– Это дело! А какой гонорар?
– Картуз яиц насыпете?
– Свахи, что у нас с яйцами?
– Пусть даёт номер – расплатимся, – обещают свахи.
– Тогда пляши! – Кудин даёт добро.
Цыганёнок лихо крутанулся на месте и давай выдавать кренделя, да так, что пыль выше шатра и уже не понять, где у него голова, где ноги… С диким гиком несётся вдоль столов. Не забывает и о припевках:
Пришло время расплачиваться. Стали класть в его картуз яйца, сколько не кладут – не наполняется. Как гармошка, под весом растягивается подкладка – в аккурат ведро яиц и вместилось.
– Договор был, дяденька, – на всякий случай напоминает цыганенок.
– Договор – дороже денег, никуда не денешься… – качает головой Кудин и тут же торжественно смотрит на свою Светлану.
– Поняла? Это тебе не юбкой цветной вертеть!
подбадривает гостей Павел Николаевич. Он, было, завёл и свою хуторянскую, известную своими ядрёными оборотами, но Евдокия Александровна показала ему кулак.
подмигивая жене, меняет он песню.
Время перевалило за полдень, многие устали сидеть за столом, – самое время ноги размять.
– Не пора ли нам свах покатать, добрым людям показать? – спрашивает Кудин.
– Тачка всего одна, и та не смазана…
– Эх, хозяин-хозяин… Загодя колёса не смазал. Придётся с «музыкой» ехать…
– Так коней нет…
– Тут кони! – в один голос орут Кубане́ц с Жекой.
Выкатили тачку, запрягли «коней». Грозно молотят те «копытами».
– Ой, страшно! – сокрушается тёща, которая благоразумно успела переодеться в будничное.
– Не бойся, – влезает к ней в тачку сваха, – со мной они не шибко повзбрыкивают – полтора центнера тянуть – не три пуда… Поедем, как барыни!
Не умолкает гармонь в руках Павла Николаевича.
– Но! Пошли!
– Какой «но»? – Кони не поены…
Вынесли графин, «коней» напоили, и те резво затрусили рысцой, так, что пешие едва поспевали за ними. Центральной улицей доскакали до магазина, где было много народа. На полном скаку лихо развернулись – свахи едва не улетели в кювет.
– Тпру, нечистая сила!
– О бабы окаянные – загонят!.. Поите «коней», пока не пали…
«Коней» напоили, и те враз преобразились, зафыркали, игогокнули и понесли, только уж не этой, другой улицей, мимо дома.
– Стой!.. Куда?.. Тпру-у!..
Закусили удила, несутся так, что свист в ушах. Свернули в проулок и под уклон к Деркулу. У самого берега «кони» «оборвали постромки» да в разные стороны, а тачка со свахами со всего маху в камыши. Барахтаются те в грязи, клянут «коней»:
– Куда же вас черти занесли?!.
– Куда вы правили, туда и несли!..
Подошёл народ, вытянули свах, пошли обмывать их на чистое место, заодно и сами скупались. Эх, хорошо после свежей водички – самое время за стол!