– Садитесь в тачку, свашеньки, домой повезём, – предлагают «кони».
– Нет уж, хватит, пеши пойдём, а то вы ещё где-либо выватлаете нас.
К вечеру второго дня районное начальство и все станишанские гости разъехались по домам, остались лишь свои хуторяне. За столами стало просторней, и народ, разбившись на небольшие ватаги, в разных краях стола тянул свою песню. Вот и тётка Полина всхлипывает:
Другая группа, затянув не менее жалостливую, перекричала первых:
А в дальнем углу шатра Павел Николаевич собрал свою компанию и у него здесь свой репертуар:
И тётка Зойка, позабыв, как в первый день отчитывала за «Уху» Павла Николаевича, уже делится своим сокровенным:
Носач с Машей, сменив свадебные наряды на повседневную одежду, подсели к нам. Маша приклонила голову к его руке и, скосив глаза, всё так же восторженно смотрела на мужа.
– Ну, как свадьба? – наконец, позволив себе выпить, спросил Носач.
– Разве это свадьба… – кисло морщась, махнул рукой Жека.
– Что не так? – взволновался Носач.
– Тарелки все целые, никому рубаху не порвали, никто не ушёл с букетом под глазом… Разве это свадьба…
На третий день, когда в доме Носача перемывали посуду, из шатра выносили столы и лавки, подготавливая их к развозке по адресам, во двор вошли трое: Кубане́ц, Жека и Павел Николаевич.
– Самые стойкие пришли, – смеётся тёща Носача.
– Самые ответственные, – поправляет Жека и тут же обращается к Носачу:
– Что, Носач, думаешь, свадьбу справил – и дело в шляпе?
– А что же ещё? – усмехается Носач, который знает, зачем пришли.
– Свадьбу нужно чопиком завершать, чтоб потом уж не возвращаться к этому делу, – со знанием дела говорит Жека. – У меня на свадьбе как не забили чопик, так и пошло-покатилось, до сих пор мордует. Четвёртый раз женюсь…
– Ты ж говорил, пятый?..
– Может, и пятый, – соглашается Жека. – Немудрено сбиться с счёту. Дурное дело – нехитро… Ну, так что, на самотёк пустим или по науке?..
– Нет, ну если надо, так надо… – смеётся Носач. – Только сумеете ль…
– Сейчас глянешь… – грозно произносит Павел Николаевич.
Принесли заранее затесанный кол, воткнули в землю. Вокруг кола Носач выкопал канавку, залил её водой. Это, мол, чтоб чоп легче шёл, но сам на всякий случай отошёл подальше.
Первым на удар вышел Павел Николаевич, взглядом бывалого бойца смерил расстояние до кола. Ему завязали глаза, и, как ни кружили, он точно стал напротив чопа. Вот молот взлетает над его головой, и хотя удар был не очень точен, лишь по краю чопа, всё-таки тот на несколько сантиметров ушёл в землю.
– Ну?! – скинув повязку с глаз, победно взглянул на Носача Павел Николаевич.
– Разве ж это удар? – распаляет бойцов тот, – Эдак вы и до ночи не забьёте.
– А нам спешить некуда – наливай!
Вторым подошёл Кубане́ц. И хоть его и кружили не шибко, влупил молотом прямо в канавку с водой, при этом обдал всех грязью. Кубанцу́ решили не наливать. Жека ж, на удивление был точен и так долбанул, что чоп на добрую пятерню вошёл в землю. Били по очереди, за промахи больше не штрафовали – наливали всем. Через несколько часов, грязные, но гордые проделанной работой, шли по домам. Чоп забит по самую землю, долг исполнен, – свадьба не повторится.
Мэр Данилов
Луганск всего на сорок километров южнее от нас, а весна здесь всегда опережает на несколько дней. Здесь и солнце жарче, и скворцы голосистей. На старых тополях в парке, рядом с мастерской моего отца, гортанно перекрикиваясь меж собой, грачи уже чинят прошлогодние гнёзда.
Дверь в мастерскую отца распахнута, внутри полно народа – художники, архитекторы, казаки, депутаты… Все толпятся возле рабочей модели памятника Екатерине. Идёт жаркий спор.
– О-о, Александр! – обнимая, радостно кричит Носач.
– Вот он сейчас и рассудит!..
– О чём спор? – спрашиваю я.
– Да вот, никак казаки не решат, где Екатерину ставить, – смеётся отец.
– А какие предложения?
– Одно – на площади у ДК железнодорожников, – говорит Носач. – Второе…
– А что, у ДК замечательное место! – говорю я. – Отсюда, собственно, и начинался Луганск.