Когда будете в Коктебеле у бронзовой статуи Максимилиану Волошину, обязательно вспомните эту непридуманную историю и улыбнётесь.
Так и проходила жизнь в приграничных хуторах – ни шатко ни валко. Люди постепенно привыкли ко всяческим неудобствам и даже считали их неотъемлемой частью своего бытия. Заступившие на дежурство российские пограничники разогнали контрабанду, и через мост уже не шли караваны бензовозов и фур. В ответ Украина в одностороннем порядке ввела ограничения на ряд товаров и продуктов, дав тем самым толчок на расцвет «сумочной» контрабанде. И, навъючившись сумками, потянулся народ в поисках своей выгоды к таможне.
– Куда ж вы всё это прёте? – спрашивали на российской таможне, где запреты не действовали. – Вас же на украинской не пропустят…
– Пропустят… Договоримся как-либо с Блажеёнком…
И договаривались.
Эту обыденную одичавшую замшелую жизнь оживила лишь одна новость: в свои «под пятьдесят» Натаха неожиданно родила мальчика. Это событие всколыхнуло дремавшие души, и хутор зашумел.
– Ну, ты даёшь, Натаха! – окликали её.
– Лиха беда – начало! – смеялась та. – Я и на этом не остановлюсь, через год ещё рожу!
– Да ты что?!
– Ну а как же, а то в хуторе уже и побрехать не о чем. Совсем закисать начали.
– А на кого похож, Натаха?
– На твоего мужа.
– А чего это на моего?..
– Ну, уж не знаю, так повезло.
– Ничего, подрастёт – сами угадаем породу…
Однажды в поезде я повстречал Светку Кудинову. Она всегда мне казалась недоступно-странной. Увидев меня, обрадовалась, села напротив. Некоторое время разговаривали о всяческих мелочах: то о погоде, то о работе, даже о тёрне, который уродил по Верхне-Ольховским балкам.
– На прошлой неделе ходили с мамкой туда, по два ведра нарвали. Еле донесли, – хвалилась она. – Кудину всё некогда – сами… Кудин, только лишь выходные, летит матери помогать… Меня не берёт, говорит: «Сам управлюсь…»
– Да, помогает… – зачем-то подтверждаю я.
– Я уж привыкла… – говорила она, и в её речи не было уж былого задора.
Глаза её поблекли, в щеках проступала восковая бледность, как бывает при долгой, изнуряющей болезни, в белесых губах проступала синева. Заметив мой взгляд, она потёрла руками щёки.
– Плохо выгляжу? – слабо улыбаясь, спросила Светка.
– Да нет… – в замешательстве, словно был уличён в чём-то постыдном, пробормотал я. – Нормально выглядишь…
– Ну да… – горько усмехнулась она.
– Может, ему плетюгана приписать? – полушутя говорю я.
– Что ты!.. – не поняв шутки, воскликнула Светка. – Да и не виноват он ни в чём…
С недоумением смотрю на неё.
– Да-да, сама виновата… – повторяет, как заклинание, скорее не для меня – для себя. – И Кудина не вините. Я его не виню, а другим и подавно не стоит…
– В чём же ты виновата?
– Виновата… Видела, как он мается, а от себя не пускала…
– Чужая семья – потёмки… – всего и нашёл что сказать.
– Потёмки, потёмки… – кивая, прошептала она.
Вижу, ей очень хочется о чём-то сказать, выплеснуть то, что таилось в ней многие годы. Я не тороплю её, молча смотрю в грустные серые глаза.
– Сама виновата… – вновь прошептала она. – Ты помнишь, как мы женились, весь этот дурацкий цирк?.. Приехали ко мне. «Папа, мама, – это мой муж…» Можешь представить себе такое?.. А на третий день вместе легли. Как ни вертись – жена, и Кудин со двора не уходит… – грустно усмехнулась Светка. – Потом, когда обнаружилось… забеременела, испугалась. Побежала в больницу, чтоб избавиться… Это я уж потом его полюбила и детей от него захотела, а тогда… В больницу, а там Людка Бармалеева – главврач. Запретила делать аборт. Часа два в кабинете мозги мне вставляла… Да какие тогда мозги… Я потом с одной тётенькой-гинекологом договорилась. Денег ей дала… А на другой день Людка узнала… Ты хоть раз в жизни слышал, чтоб Людка материлась? Материлась…
Некоторое время ехали молча. Мне хотелось отвлечь её от мрачных мыслей, но не мог отыскать темы для разговора – всё казалось легковесным, пустым.
– Натаха родила? – неожиданно спросила она.
На щеках её впервые проступил румянец, а в глазах промелькнули весёлые искорки.
– Родила, – смутившись, словно это дело касалось лично меня, ответил я.
И после неловкого молчания, желая перевести всё в шутку, добавил:
– От меня…
– Ну да… – улыбнулась она.
После некоторого молчания добавила:
– Я на неё не в обиде… Даже рада… Искренне. Не веришь?..
Я вновь не нашёл что ответить. Скрипнули тормоза, и поезд остановился. Скосив глаза, посмотрел в окно.
– Кондрашовка, – сказала она, и в глазах её впервые блеснули слёзы. – Помнишь, тогда мы встали здесь и пошли в Станицу?..