Жирика он продал, Звиган, сорвавшись с цепи, прибился к собачьей свадьбе. Домой пришёл через неделю, погрызенный другими собаками, отказался от еды, слёг и вскоре подох. Держала Героя одна Хакомада.
– Определил бы ты, дядя, куда-либо свою коровёнку, – советую я. – Молока от неё всё равно какой уж год не видишь.
– Какое ж с неё молоко, когда у ей одна дойка осталась.
– Куда ж остальные делись?
– Сглазили… – просто объясняет Герой.
– Сдал бы ты её на мясо, и все дела…
Сдвинув брови, Герой смотрит на меня долгим тяжёлым взглядом.
– Живодёрам не отдам, – твёрдо говорит он. – Это память по матушке. Как жанился – дарила.
– А матушке Матрёне Ивановне, на её свадьбу небось Параскева дарила… – вспоминаю свою прабабку.
– Не отдам живодёрам! Скоко хошь смейся…
После минуты раздумий Герой вдруг оживает:
– Слухай, племяха, забирай Хакомаду за литру, – предлагает он.
– Да ну, зачем она мне, – машу я рукой.
– Ну, даром бери, коль литра для дяди жалко.
– И даром не надо.
– А давай, я тебе литру поставлю – и забирай!
– Да не нужна мне твоя Хакомада! – начинаю я злиться.
Герой обиженно вздыхает и молча уходит к себе.
Звоню знакомым мясникам, объясняю ситуацию.
– Да видели мы её, – отвечают. – Там ведь и мяса нет – одни мослы.
– Это понятно, – соглашаюсь я. – Дядя вам за копейки её отдаст. Только есть одно препятствие – он у меня маленько чудноватый, на убой не продаст. Говорите, что берёте на племя…
Осенью четырнадцатого года приехал ко мне по ранению мой старый товарищ Андрей, которого весной я переводил через линию в ополчение. Усевшись на затянутой виноградом веранде, мы пили водку, вспоминали Новосветловку, Луганск и Станицу. Вдруг я услышал по двору знакомые шаги.
– Это дядя, – уверенно сообщил я своему товарищу.
И верно. Покряхтывая, на веранду взошёл Герой. Из карманов бушлата одну за другой достал две бутылки.
– Так, закуси тут хватит… – осмотрев стол и двигая к себе стул, произнёс он.
– Сегодня праздник какой?
– Отчаливаю завтра. Попрощаться пришёл.
– Хакомаду в дом престарелых определил?
– В хорошие руки отдал… – произнёс он довольно и, не дожидаясь, пока предложат, по-хозяйски налил полстакана.
– К Светке?
– Давно выглядает… – выпил, мотает головой.
Подсовываю закуску.
– Весь день не жрамши… – говорит Герой и налегает на подтаявший холодец.
– Завтра чуть свет переведу тебя по своим тропам, – обещаю я.
Герой аж поперхнулся от такого предложения.
– Переводильщик… – презрительно мотает он головой. – Я за полвека до тебя натоптал те тропы. Не заблудюсь…
– Там, дядь Сань, бандерва блокпостов понаставила… – оправдываясь, говорю я. – Нужно по балке Солёным ручьём идти…
– Напужал… – разливая по стопкам, уже примиряюще произносит Герой.
– Да смотри там… – начинаю осторожно подбирать слова. – Не шибко там бузи, на хохляндии…
– Что?! – взрывается тут же Герой. – На какой ещё там «хохляндии»? Ты, сопляк, и досе не знаешь, что станица Луганская испокон века войско Донское?.. А ишо атаман…
Ополченец Андрей, не ведая, что подобный тон Героя – обычная дружеская беседа, попытался пошутить на эту тему, но я его быстро остановил.
– Лучше помалкивай, Андрюха, – посоветовал я. – Дядя у меня – человек простой, в тонкостях твоих острот разбираться не станет, врежет по уху, и твои прежние ранения покажутся шуткой.
– У меня в двору два костра караичевых жердей, – сухие, как звон. Забери, – приказывает Герой.
– На что они мне? У меня газ…
– Забери! Газ у него… – Герой недовольно сопит. – Кончится газ, что тогда? Там дров на две зимы…
– Заберу, – чтоб не припираться, обещаю я.
– Наковальню забери, – даёт он следующее распоряжение. – Завтра ж забери, а то упрут…
– Да кому она?.. И на что?..
– Положить – не положат, а упереть найдут на чего. Сдадут на чермет – и прощай…
– Заберу… – обнадёживаю его.
В сумерках, когда вечерняя заря уже, догорая, бледнела и таяла за Деркульской горой, заметно отяжелевший после выпитого Герой, словно брёвна, положил нам на плечи свои руки и, подобно призывно трубящему в ночи быку, взревел свою давнюю песню, так, что, поджавши хвосты, с ужасом залаяли собаки на другом берегу:
– К Пасхе заявлюсь, – пообещал он, прощаясь. – Могилки своим поправим. Жди…
На Пасху Герой не пришёл, не появился он и на Радоницу. Лишь через год узнал я от своих знакомых, уехавших из Станицы, что уже в первый же день своего пребывания там он подрался с отморозками из нацбатов.