Зажав в своих неуклюжих корявых пальцах маленькую ампулку, Жека неумело наполнил шприц.
– Бэтмен на случай ранения выдавал, – пояснил он. – У тебя как раз этот случай…
– Что это?
– Цианистый калий… Чтоб не мучился… – кривится в улыбке.
– А-а, ну тогда давай…
– Повернись…
– Я сам…
– Ну, давай сам…
Усевшись на сырой песок, не раздумывая, одним махом через штанину вонзаю иглу в бедро повыше колена.
– Да ты прямь доктор! – восхищённо говорит Жека. – Я бы так не сумел…
– Припечёт – сумеешь…
Жека спустил бревно в воду, на высоко торчащий из воды сук, сделав на ремне по кнутовому петли, закрепил автомат.
– Ну?.. – оглянувшись, спросил он. – Уже подскочил?..
– Занемела… Стою, как на протезе, но почти не болит…
– Вот! – радостно орёт Жека. – я ж говорил!.. Сейчас, как сайгак, поскачешь, хрен тебя и танком догонишь… Ну, до связи… – оттолкнув бревно и вместе с ним удаляясь от берега, прокричал он. – Вперёд за «люлями» от Бэтмена…
Я наблюдал, как быстрое течение уносит его дальше и дальше. Держась одной рукой за бревно и загребая другой, он преодолел стремнину реки. Уже на середине Донца оглянулся и прокричал:
– Саня, ты тут долго не околачивайся… Иди… Укол три часа действует… У тебя три часа…
«Три часа… Куда я дойду за три часа?.. Если перейти Деркул и идти строго на север, то километров через двадцать будет мой дом… Нет, даже с этим уколом за три часа я не одолею такой путь…» – опираясь на Жекину палку и хромая по крайней к Деркулу просеке, которая ведёт к железнодорожному мосту, думаю я и умозрительно выстраиваю свой маршрут. Где-то на половине пути будет Святая Криница – родники, бьющие из-под древнего дуба. Об этой Кринице с давних времён ходит в народе красивая легенда, в которой повествуется о том, как пять сотен лет назад казаки, знавшие за собой большие грехи, с тем чтоб их замолить, ходили в Святую землю. Дошли они до Мамврийского дуба – места, где когда-то Аврааму являлся Господь, чтоб наставлять его на праведный путь. Приобщаясь к Богу, долго молились они у этого дуба, просили прощения за свои злодеяния. А в память о своём паломничестве взяли казаки из-под священного дуба жёлудь, и, вернувшись в родные края, посадили его. И как только пошёл в рост сын Мамврийского дуба, забил из-под него источник, вода которого исцеляла как от телесных, так и от душевых хворей. Здесь редко бывает пусто, кто-то с хутора да приедет. «С ними и доберусь…» – утешал я себя надеждой.
Вот он и мост. Его давно никто не охраняет. Небольшая будка-караулка, где когда-то ютились сторожа, разобрана до основания. Ступаю на старый помост, гулко разносятся округ мои одинокие шаги. Далеко в глубь России уходят ржавые рельсы. Когда-то по ним один за другим с Миллерово на Луганск и обратно шли поезда, до Ольховой ходила местная «Муха»… Сейчас все станции и казармы разъездов на всём протяжении пути разобраны, меж шпал тянется в рост молодой лес. С моста я смотрю вниз, на золотистую гладь воды, отражающей нависший над нею лес; тяжёлые облака упрямо плывут против течения. В чистой, просматривающейся до дна воде видны косяки рыб. Мелкая труха с помоста падает в воду и к ней, ожидая добычу, метнулась стая небольших голавлей. Поняв обман, неспешно отходят в сторону. Остановившись и перегнувшись через перила, некоторое время наблюдаю за ними. Вдруг граната выскальзывает из моего кармана. Я пытаюсь её поймать, но успеваю лишь коснуться кончиками пальцев. Глухо булькнув, она, распугав рыбьи косяки, уходит под воду. Когда расплылись круги, я некоторое время вижу её, лежащую на дне, но скоро её заносит плывущим песком.
– Как пришла, так и ушла… – Жекиными словами говорю я и перестаю жалеть о потере.
Тихо, только ветер подвывает в железных проёмах, да где-то далеко, у станции Ольховой, гудят чужие танки.
У Криницы, чуть выше дуба, застряла в сыпучих песках «копейка». Несколько подвыпивших мужиков, браня друг друга последними словами, пытались вытолкать её на дорогу.
– Ну и какая… сюда заехала?..
– Ты ж сам сюда направлял!..
– За рулём должен был сидеть я…
«Это не наши – митякинцы…» – догадываюсь я и, склонившись к роднику, долго пью холодную, настоянную на дубовых корнях воду.
– Мужик, помоги толкнуть… – окликают меня.
У меня нет сил даже поднять к ним голову.
– Не цепляйся к нему. Видишь – контуженый… Сами выпхаем…