– Вот на прошлой неделе приходит к Бэтмену старичок, говорит: «Вы, пан командыр, звынить мене… Не могли б написаты распысочку…» – «Какую распысочку?» – «Та на машины…» – «Какие машины?» – «Так вчора ж ваши хлопци вид вашего имени конфисковали у моих сынив…» Бэтмен всё подразделение на уши ставит – никто никаких машин не брал. А вчера под Лутугино новая «конфискация», и опять от нашего имени… И по посёлкам уже шухер идёт: «Ополченцы у людей машины отжимают»… А ты давай бегай, оправдывайся! И это бы еще куда ни шло – войдут под видом ополченцев в какой-нибудь дом, ограбят, мужика скрутят и на его глазах, под крики: «Да здравствует Россия» жену изнасилуют и убьют, а мужика «случайно» живым оставят. Мечется он потом зверем, готов любого из нас убить. Вот такая вот война, Саня… Вот и жалей их… Наши с ног сбились гоняться за ними. Злые, как собаки. Если накроют – в плен брать не будут…
В Луганск въехали со стороны Острой Могилы. Пустая улица – ни машин, ни пешеходов. Только в разбитых витринах былых супермаркетов мелькнёт и тут же исчезнет чья-то фигура.
– Кому война, кому – мать родна, – кивнув на разбитые магазины, говорю я.
– Всяко бывает… – уклончиво отвечает Жека. – Может, для кого, – единственный шанс не сдохнуть с голода.
Вдруг сзади нас с треском шарахнул взрыв.
– Ух, мать!.. – клюнув лицом к рулю, кричит Жека.
Второй разрыв в сотне метров впереди нас. Падают на дорогу срезанные осколками ветки липы.
«Следующий наш?..» – успеваю подумать я и в ожидании взрыва закрываю глаза.
Не притормаживая, на всём ходу Жека уходит с центральной улицы в какой-то проулок. На колдобинах меня подбрасывает, я бьюсь головой в дверь и начинаю приходить в себя.
– ДРГ?.. – схватившись за ушибленную голову, кричу я.
– Какое там ДРГ… С Аэропорта лупят!.. – орёт Жека и среди домишек частного сектора несётся по непонятной мне дороге.
Все прежние мои навыки, моё звериное чутьё, не раз спасавшее меня на переходах, вдруг стали здесь бесполезными, и я, неожиданно быстро смирившись, покорно ждал, когда невесть откуда прилетит и накроет нас мина. Машина несётся по пустым мёртвым улочкам, мелькают поваленные заборы, пробитые осколками ворота, дома с разбитыми крышами, изуродованные деревья… Но взрывы всё реже и реже, наконец вовсе стихли. Жека сбавляет ход и уже старается объезжать попадающиеся на пути ямы.
– Что ты там трёшь? Неужто пуля? – кивая на мой набитый лоб, неожиданно хохочет Жека.
– Гуля… – тру кулаком лоб и тоже не могу удержать рвущийся из меня, нервный смех. – Пуля набила гулю…
Жека вывел машину из частного сектора, и мы выехали на широкую улицу. Я осмотрелся и наконец стал понимать, где мы. Вон вдали здание Машинститута. Сюда прилётов не было. Здесь тихо и мирно, даже небольшая кучка людей стоит у остановки в ожидании редких маршруток.
– А ты говорил «вымерли», – кивая на людей, весело говорю я.
– В «Маше» гуманитарку сегодня давали, – говорит Жека. – Счастливчики – кому досталось…
Сильный взрыв колыхнул землю. Яркая вспышка и чёрный дым скрыли автобусную остановку, Машинститут, улицу… На мгновение, кажется, я ослеп и оглох. Первое, что я увидел – падающие на землю осколки оконных стёкол, и только потом лежащих на асфальте людей. Едва ли не на ходу Жека выскочил из машины.
– Жека, что?!. – растерянно кричу я.
Надеясь найти живых, трогаю тёплые окровавленные тела.
– База, база… – вижу у Жекиных губ рацию. Почти ничего не осознавая, слышу его спокойный и от этого ледяной голос. – База, у «Маши» пять человек – все двухсотые… Хорошо, дождёмся «скорую»…
– Саня, не трогай… Им уже не поможешь… – Жекина рука касается моего плеча.
Зачем-то я поднимаю лежащий у бордюра осколок мины, крепко сжимаю его в ладони. Распрямившись, вижу всех убитых в отдельности: две старухи, молодая женщина, девочка-подросток и хорошо одетый, при галстуке, старичок, рядом с которым очки и кожаный потёртый портфель. Шляпа, должно быть, тоже его, лежала далеко от места взрыва.
«Профессор из Машинститута…» – почему-то подумал я.
Меня бил сильный озноб, я едва удерживался на трясущихся ногах, и мне стоило больших усилий расчехлить фотоаппарат. Я уже навёл его на разбросанных взрывом людей, но почему-то в тот момент мне показалось кощунственным фотографировать их, и я не посмел нажать на спусковую кнопку.
Словно в каком-то жутком сне, я вижу посторонние детали и пытаюсь их соединить воедино. Из разодранных кульков высыпается на грязный асфальт сахар и белые зёрна риса, из пробитой бутылки, побулькивая, тихо вытекает масло. Тонкая его струйка, огибая неровности, упирается в густеющий ручеёк крови и, не смешиваясь с ним, течёт рядом.