- Синтия, дорогая, - сказала я. - Ты ничего не путаешь? Ты в расстроенных чувствах, тебя мучили кошмары. Может быть, это только твое воображение или ты что-то прочитала...
- Бомбы не взрываются сами собой. Смерть не приходит сама собой в Дерри и Белфаст, в Лондон, Амстердам и Дублин. Всегда есть убийцы - вот о чем история этих детей.
Наступило молчание, мы сидели растерянные, не зная, что сказать. Но Синтия и не ждала от нас никаких слов, она твердила свое:
- Мы пьем джин с тоником, едим барашка или котлеты по-киевски. Милая Китти приветливо встречает нас в столовой, а в холле старина Артур всегда готов к услугам. Здесь кругом цветы, и у нас свой постоянный столик.
- Разреши, мы проводим тебя в твою комнату, - умоляюще попросил Стрейф, а я взяла Синтию под руку.
- Пойдем, старушка, - сказал Декко.
- Искалеченные на улицах, лужи крови на стоянках машин. "Бритты, убирайтесь!" - написано на каменной стене, но нас же это не касается! Тогда я сказала спокойно, четко выделяя каждое слово, чтобы до нее дошло. Пора, наконец, назвать вещи своими именами, и неважно, имею я на это право или нет. Я сказала:
- Ты просто не в своем уме, Синтия.
Французское семейство удалилось. Два далматских дога, Чарджер и Снуз, медленно прошлись по комнате, понюхали и ушли. Китти принялась убирать со стола, за которым пили чай французы. Я слышала, как она говорит молодоженам, что на завтра прекрасный прогноз.
- Синтия, - сказал, поднимаясь, Стрейф. - Мы терпеливо слушали тебя, но, признаться, ты ведешь себя глупо.
Я кивнула. "Действительно", - подтвердила я мягко, но Синтия перебила меня:
- Ему кто-то рассказал о ней. Назвали ее имя, а он не мог поверить. Девочка, которая смеялась на морском берегу и которую он любил, сидит одна в комнате на Мейда-Вейл и делает бомбы.
- Синтия, - начал было Стрейф, но она не дала ему сказать, и он снова беспомощно сел.
- Каждый раз, когда он узнавал, что где-то снова взрываются бомбы, он думал о ней и не понимал, что с ней стало. Он плакал, рассказывая об этом; его неотступно мучил вопрос, как могло ее сердце так ожесточиться. Днем он был не в силах работать, а ночью лежал не смыкая глаз. Ее образ преследовал его, он то вспоминал их робкие детские поцелуи, то видел ее руки, аккуратно выполнявшие свою страшную работу. Он представлял, как она торопливо идет в толпе с хозяйственной сумкой, оставляет ее там, где многолюднее, чтобы было побольше жертв. Он вспоминал, как перед старым заброшенным домом, каким был тогда Гленкорн-Лодж, они разводили костер и готовили еду. Долго лежали на траве. И возвращались на велосипедах домой, обратно на городские улицы.
Мне вдруг пришло в голову, что Синтия все выдумала. Эта история возникла в ее воображении в тот момент, как несчастный утонул у нее на глазах. Они только что мило болтали, он вполне мог ей рассказывать, как проводил здесь каникулы, наверное, упомянул о какой-то девушке; в этом не было ничего особенного, он действительно мог приезжать на каникулы в Гленкорн-Лодж. Незнакомец попрощался, а потом с ним случилось это несчастье. Когда Синтия увидела, как он тонет, что-то сместилось в ее сознании, у ней вообще явная склонность к депрессии. Я понимаю, нелегко, когда сыновья тебя презирают и муж тобой пренебрегает, только и осталось в жизни хорошего что бридж да наши поездки сюда. Вот она и сочинила всю эту галиматью про девочку, ставшую террористкой. Воображение Синтии связало страшную нелепость случайной гибели с бессмысленным разгулом насилия, которое регулярно показывают по телевизору. Интересно, что привиделось бы бедняжке, если бы мы отдыхали, скажем, в Саффолке.
Я почувствовала, что Стрейф и Декко тоже начинают понимать, что Синтия просто морочит нам голову со всей этой историей о рыжем пареньке и девочке. "Бедняжка", - хотела я сказать, но промолчала.
- Он долго искал ее, несколько месяцев бродил по улицам Лондона в толпах людей, где каждый встречный мог стать ее жертвой. Он нашел ее, она взглянула на него, и он понял, что она отреклась от их прошлого. Она не улыбнулась, казалось, ее губы разучились улыбаться. Он звал ее с собой на родину, но она молчала. Ненависть затаилась в ней точно болезнь и, расставшись с ней, он ощутил в себе такую же ненависть.
Стрейф и Декко снова закивали. Стрейф, наверное, понял, что возражать бессмысленно. Можно было лишь надеяться, что финал сей саги близок.
- Он поселился в Лондоне, устроился работать на железной дороге. Но мысли о ней по-прежнему не давали ему покоя, все сильнее терзая своей неотступностью. Ему сказали, где можно достать оружие, он купил пистолет и спрятал его в коробку из-под ботинок. Временами он вынимал пистолет, посмотрит на него, посмотрит и снова уберет. Ему была ненавистна ее всепоглощающая жестокость, но он сам уже ожесточился: он знал, что ничто, кроме смерти, не остановит его подругу. Когда он снова пришел в ее комнату на Мейда-Вейл, в них обоих не осталось ни капли человечности.