И обе половины единого — кусочек и вся она, Россия, — остались позади, за спиной, вот за этой рекой, туда на тысячи верст во все стороны, кроме западной. Впереди — и вот уж ступил на нее — заграница, та самая. О ней никто ничего не знает, кроме того, что здесь во множестве водятся живые буржуи, кровопийцы народа — труженики гнут на них спины, а те купаются в богатстве.
Четверо в темноте зашли в сарай и сразу улеглись спать на кукурузных стеблях. Утром, проснувшись, Надежда Тихоновна обнаружила, что Петухова нет. Семеро солдат, что вчера втиснулись в сарай, тоже спали забвенно, двое с полуоткрытыми ртами храпели наперегонки, на разные лады, с присвистом, с бульком. Они были постарше остальных, те совсем молоденькие, видно, новобранцы, почти такие же, как ее Андрей. Он свернулся по-детски забавно, и она сначала всмотрелась в его лицо, по которому пробегали тени, яблоки глаз перекатывались под плотно смеженными веками — значит, видит тревожный сон. «Что тебя ждет? Дура я, дура — уступила тебе… Куда исчез Петухов? Разбудить младшего лейтенанта? Сладок сон на заре. Ишь, на верхней губе — темный пушок, не бритый ни разу. Здоровый парень. Шрам от виска к затылку — розовая канавка не зарастает волосами. На всю жизнь метка». Не успела подумать, дверь скрипнула — Петухов.
— Разузнал, товарищ лейтенант, разведал.
— Зовите меня Надеждой Тихоновной.
— Нет. — «Чего захотела. Тогда вовсе на шею сядет». — Мне с руки «лейтенант»: коротко и ясно. И пехота, и артиллерия, и обозы ихние своим ходом движутся. Половина уже снялась. Еще ночью. Надо сматывать удочки. Тут, километра три, станция. Один румын показал. Туда и чесать надо, прямо сейчас. Пока тихо. Пока не застопорили. Там раздобудем пропитание. Станция: эшелоны, братишки, пункт питания и прочая пшенка. Прямо сейчас. Будите их, а я сбегаю в одно место — живой ногой.
…Они вышли за околицу, когда рассвет уже набрал силу. Румын, с которым «покалякал» Петухов, стоял в белых домотканых штанах возле своей «мазанки», закивал, приподняв высокую баранью папаху, и, когда главстаршина молча обратился к нему, затряс головой и показал рукой: дескать, правильно — туда, туда, там станция.
Отошли метров триста, и Петухов, свернув в мелкие кусты недалеко от дороги, скомандовал:
— Привал! Заправиться.
И немало удивил. Оказывается, у одного солдата выклянчил манерку, у повара (кухню разыскал «нюхом») — краюху хлеба, овсяной каши «на троих», успел надуть колпачника, не дав тому опомниться: «Для разведки. Третья рота, второй взвод, первое отделение. Шевелись, а то комбат…» — и даже «свежую» газету «Вперед, на врага!» раздобыл.