— Стой! Куда прешь? — закричал он на шофера, размахивая автоматом. — Разуй глаза! Дальше немцы.
Ефремов и без бинокля видел, что «дальше немцы»: справа группками и поодиночке брели фигурки — без сомнения, это отходили, обтекая болотце, наши стрелки, отходили тяжело, по размокшей пашне, едва передвигая ноги с налипшей пудовой грязью. Чуть подальше и левее, за оврагом, батарейцы выволакивали на бугор свои орудия. Подняв бинокль, Ефремов увидел их вплотную. Две пушки. Загнанные, все «в мыле», лошади, оседая на задние ноги, с помощью облепивших орудия расчетов вытянули их из низинки, и коноводы, нещадно бичуя коней, завернули в редкий лесок. Третью пушку, как ни наваливались, не могли вырвать из грязи, приподнять на гривку. Подскочил лейтенант, что-то закричал, один артиллерист вынул пушечный замок, другой тесаком обрубил постромки, орудие, скатившись под уклон, завалилось набок, а расчет, уцепившись за шлеи лошадей, поспешил в лесок. «Что они делают?» Кровь прилила к лицу Ефремова, и он повел окуляры… Правее леска, откуда снялась эта батарея, командарм увидел два немецких бронетранспортера — дымя выхлопными газами, они месили грязь гусеницами, буксовали, и солдаты, спрыгнув, подталкивали их шестами.
— Давай туда, вдоль позиций, — сказал Ефремов шоферу, и машина рванула с места. В легком тумане сквозь моросящий дождь маячили фигурки пехотинцев, копошащихся в земле, — это в сыри и мокрети окапывались солдаты.
А вот, отступив шагов полтораста от пехоты, заняли позиции три батареи тяжелых гаубиц, выдвинутых на прямую наводку против танков, которые в любое время могут появиться вот на том большаке. «Бобик» командарма объехал стороной артиллеристов и направился к густой роще, где проходила еще одна твердая насыпная дорога, и виднелось железнодорожное полотно.
Младшим лейтенантом, остановившим «бобик» командарма, был не кто иной, как Мышкин — командир третьей роты денщиковского батальона. Капитан Денщиков только что «посетил» Мышкина: пролетел по ротной обороне, помычал про себя, глядя на Мышкина, приказал:
— Заройся по колено — не глубже. — «Бестия. Глубже и сам не будет». — Силы прибереги, потому что, похоже, вот-вот полезут. Ясно?
— Уж куда больше. — «Это я и без тебя знаю».
— Артиллерия не подведет?
— Не твоя забота. — «Позадирайся у меня». — Лично сам каждого солдата ощупай, осмотры, — чтоб оружие-во! Патроны, запасы — сухо! Голову оторву!
— Само собой, товарищ капитан. — «Видали мы таких».
Денщиков уколол комроты сердитым взглядом и, рукой прижимая планшет к левой ягодице, побежал к артиллеристам, чьи позиции ему было приказано прикрыть со стороны леска.
К ночи на попутной полуторке, заляпанной с бортами грязью, трое в кузове на снарядных ящиках, Надежда Тихоновна в кабине, наконец, добрались до какого-то поселка, где чумазый шофер затормозил и объявил:
— Хозяйство Заварухина, что и требовалось доказать Заметите мою «марусю», — стоя на подножке, похлопал ладонью по крышке кабины, — голосуйте. Не откажу. Буренков. Рядовой Буренков. Яков Семеныч. А вас как обзывают, ежели не военная тайна? — Шоферу льстило, что к его услугам обратилась такая видная чернявая баба-офицер, был доволен, что подвез ее в общем-то аккуратно, если не считать пару остановок в грязи, буксовки, но обошлось без нее — те трое исхлюстались в дождевой жижице, помогая «марусе» выскочить из ямы, а пассажирка осталась чистая.
— Надежда Тихоновна.
Якову Семеновичу понравилось, что попутчица ответила просто как на гражданке, и он, крикнув: «Тороплюсь! Мне туда!» — нырнул в кабину.
«Там», куда мотнул головой шофер, стоял гул — отчетливый, с потрескиванием.
Темень кругом — ни зги не видать. Под ногами мокреть. Где поселок? Ага, какие-то приглушенные ночные звуки — там, где черным-черно. И четверо на ощупь зашагали гуськом, впереди Вилов.
Возле политотдела армии, что располагался в домике с краю поселка, их разделил часовой.
— Кто старший? Ты? За мной. Егоров! — позвал он ко-го-то. — Остаешься за меня. Присмотри за этими. Да не вздумай клянчить табак. — И направился к сеням, так что Надежда Тихоновна не успела «подтянуться», прибрать разбросанные мокрые волосы.
— Так и будем мокнуть? — сердито спросил Петухов, когда Егоров приблизился из темноты, но не стал подходить вплотную, поднял капюшон дождевика, положил руки на автомат: дескать, разговорчики и вообще тут, раз попался, — замри. Низенький, плотный, широкий в плечах солдат.
— Ниче, не глиняные.
— Пошли под навес, товарищ младший лейтенант, — вспылил Петухов. — Каждый шкалик будет нами командовать.