— Еще чего не хватало!
— …не претендуем на особые привилегии, не в тыл просимся — «Вот они, просящие, жалобные нотки в голосе. Перед кем? Перед этим «длинным носом»?»
— Суть дела не меняется. — «Нет, дорогуша, хоть ты и красавица, по-твоему не бывать. Сама потом спасибо и скажешь. На ловца и зверь: ты ниспослана выручить меня и выручишь, не открутишься. Знала бы ты, как майор грызет меня за эту банно-прачечную команду, будь она неладна. Нет, так просто тебе не отделаться от меня»
Наткнувшись на глухое сопротивление, полувежливое, не твердое до конца, а какое-то вязкое, говорливое сопротивление носатого капитана, который хочет поскорее кончить разговор и лечь спать и в то же время сам затягивает его «из-за своего глупого упрямства», Надежда Тихоновна, бывшая в эти последние дни в большом нервно напряжении и уставшая с дороги, пришла в отчаяние. «С ним попусту тратить слова. Есть же старший, кто может понять. Только одно — понять!» Ее желание ей представлялось таким простым, естественным и малым, что самый черствый человек не посмеет ей отказать, если в груди у него не камень, а сердце. Но не этот капитан. Самый закоснелый службист и солдафон. Но не этот. Как она его возненавидела. Ведь нет никакого нарушения: она хочет туда, куда хочет, — ни капельки сверх того. Наоборот, ей должны без проволочек помочь, ведь она стремится воевать, исполняя высший закон, на передовой линии, делать в высшей степени полезное дело для Красной Армии. Ей дико слушать этого полусонного капитана о какой-то мыльно-стиральной команде с каким-то бравым старшиной, который сманил девушку в свою роту. Пускай сманил, пускай вместе воюют. Нашел преступников. Да их надо сберечь, девушку и старшину, для мирной жизни. О, какой ограниченный человек! И сидит в политотделе.
— Я не могу больше с вами разговаривать! Где начальник политотдела?
— Вон даже как! Не можете! — «Твое спасение, что ты баба, красивая баба». — У начальника политотдела есть дела поважнее, чем выслушивать ваши героические капризы. Слышите гул орудий? Круглые сутки идут бои, и он из дивизий не вылазит. И мы все, политотдельцы, тоже. Не до вас ему. Будь вы мужчина, я тоже не стал бы уговорами заниматься. Понятно?
Капитан встал, считая разговор оконченным.
Дверь из соседней комнаты отворилась, и Надежда Тихоновна встала по стойке «смирно»: в проеме показался широкоскулый сухощавый полковник, волосы в серебре, хмурый, с цепким взглядом темных глаз на морщинистом помятом лице.
— Капитан прав. Начальник политотдела Сорокаустов.
Надежда Тихоновна расплакалась.
Будто ничего и не случилось, полковник тяжело опустился на стул, который тут же освободил для него капитан, и стал ждать, когда истекут слезы этого «офицера в юбке. «Какой дурак направил ее на фронт? Впрочем, бывает». Видя, что всхлипываниям нет конца, Сорокаустов («Работала бы себе в райкоме, раз с нервами не в порядке. Желать, матушка моя, одно, выносить войну — другое. Но решать надо») резко встал:
— Вы прямо из райкома, стало быть, и бумажную работу знаете. Здесь тоже хватает бумаг, как ни странно. Печатать на машинке можете?
Она кивнула головой:
— Немного.
— Хорошо. Теперь главное: стрелять из винтовки, из автомата, из пулемета умеете? Обрабатывать раненых? Не спать сутки, двое, переносить тяжести-оружие, боеприпасы? Можете не отвечать. Не умеете.
— На курсах проходили.
— «На курсах». Знаем мы эти курсы — раз-два, и шагом марш. Фронтовик вырабатывается на фронте, только на фронте, и нигде больше. Я не против курсов. Я — за курсы. Но кидать курсантов с ходу в бой, все равно что слепых котят в воду! Да перестаньте вы слезы лить, если уж серьезно решили воевать. Чтоб в последний раз!
Как обухом по голове ударили Надежду Тихоновну эти слова. «И этот такой же». Слезы вдруг высохли, и удивление, и боязнь, что именно так возьмет и поступит полковник, выразились на ее лице.
— Слушаюсь, товарищ полковник!
— Лейтенант Сидорова, остаетесь в распоряжении политотдела. Завтра же и приступите к своим обязанностям. Капитан введет вас в курс дела: что, когда и как. Поможете нам разгрести бумажную ropy. С ним же съездите в дивизию. Потом, через несколько дней, видно будет, на что вы способны, и вернемся к вашей просьбе.
— А как же,.,
— Сына лейтенанта Сидоровой определите, — полковник взглянул на капитана, — во взвод охраны. Тех молодчиков, что просятся в свой полк, отправьте — в свой так в свой. Кстати, кто они такие? Документы проверили?