— Не успел, товарищ полковник.
— Сюда их! Да. Капитан, устройте инструктора Сидорову на ночлег — пока в санбат, к Нинель Андреевне. Это моя жена, — добавил Сорокаустов уже для Надежды Тихоновны.
Капитан, приоткрыв дверь, крикнул:
— Егоров, вводи задержанных!
Внезапно начался артналёт. Частые разрывы тяжёлых снарядов — с чего бы это? «Стало быть, — подумал Сорокаустов, — немцы и хортисты теснят наши части, уже подтянули артиллерию и решили уничтожить штаб армии, о местонахождении которого немецкое командование, несомненно, хорошо осведомлено». Сорокаустов два часа назад вернулся из 304-й стрелковой дивизии, ее позиции то тут, то там подвергаются сильным контратакам, положение создалось напряженное: на участке 247-го полка хортистам удалось вклиниться в наши боевые порядки, и сейчас они закрепляют, расширяют прорыв, пытаются отбросить полк, а если удастся, то и разгромить. От близкого удара крупного снаряда стекла в окнах задребезжали, пол зашатался, Затем еще и еще — один за другим, совсем рядом, на соседней улице. Наконец взрывы слились в громоподобный треск. Сорокоустов посмотрел на карманные «кировские» часы — без четверти час, по Москве, прикрутил фитиль семилинейной лампы.
Надежда Тихоновна вся сжалась, бледная от ужаса: «Сейчас взорвут дом, и нас на куски. Чего он медлит? Надо быстрее в землянку. Ну, ну!»
— Товарищ…
— …полковник, — подсказал капитан.
— Товарищ полковник, младший лейтенант Вилов по вашему приказанию явился. Со мной рядовой Петухов и рядовой Сидоров.
— Я уж объясняла капитану… — прокричала Надежда Тихоновна. — …товарищу капитану, что они ушли… — «Так мягче», — из госпиталя. Я ручаюсь за них. Во всем виновата я! Они помогли разыскать могилу мужа.
— Вы свободны! — ответил полковник. — С рядовым Сидоровым. Капитан!
— Идемте! — И капитан заторопил: — И ты, Сидоров. Живо — в щель! Товарищ полковник, а вы?!
В смежной комнате взрывная волна выдавила стекла.
— Через две минуты! Ты младший лейтенант Вилов? — «Неужели сын Ивана Вилова? Вот так да!»
Порывшись в нагрудном кармане, Вилов выложил на стол спасительную записку комбата Денщикова. Поймав ободряющий взгляд Петрухи, который ему подмигнул и еще ближе придвинулся, задел плечом: дескать, терпи, казак, атаманом будешь — записка-то сработала.
— Филькина грамота! Больше ничего?
— Кандидатская карточка…
Сорокаустов внимательно познакомился с документом, сличил фотографию с «оригиналом», который от сильного волнения густо покраснел, напрягся до дрожи в коленках»
— Теперь верно. Откуда родом? — «И тот был с цыганским чубом из-под фуражки. Раскосый немножко — и тот такой же был. Широкие скулы — и у того. Крепок, дерзок, видно, ты, паря, да смотря на кого нарвешься… Эк, Иван, Иван, голова твоя садовая».
— Из Забайкалья.
— Мать как зовут — Зинаида Григорьевна?
— Так точно, Зинаида Григорьевна, — с облегчением вздохнул Вилов. — «Откуда знает? О, так это хорошо!.. Сейчас ахнет в дом! Сейчас долбанет и — меня убьет!» Зябко подернул плечами при очередном близком взрыве, выпалил: — Спасаться надо! Сейчас в нас ахнет!
— С чего ты взял? Наш снаряд еще не выточен на заводе. Жутко?
— Вся кожа дыбом, аж пузырится на спине. Страшно, товарищ полковник. В щель бы! Не привык стоять, когда лупит. Сам не знаю почему.
Это пройдет. Через два-три дня как рукой снимет.
273
У 73
Не надо бы признаваться, но выскочило, как сдержишься, если под ногами дрожит, дергается земля, пол ходуном ходит, и ждешь всем ноющим нутром: сейчас саданет. Однако слово не воробей — не поймаешь. Испуганно оглянувшись на дверь, Вилов нетерпеливо ткнул локтем Петруху: что делать? Тот, не поняв, чего от него хотят, осклабился, даже отставил ногу, словно перед ним был не полковник, а свой парень сержант, без дозволения принял стойку «вольно», заулыбался, закрутил головой — то на Вилова, то на начальника политотдела — и ухмыльнулся, посчитав, что дело в шляпе, раз полковник замедленно «моет руки». Только от чего перепугался младший лейтенант? «Дурит. Ну и турок — разуй глаза». Петруха тоже стоял, как босой на горячей золе, опасаясь, что снаряд может угодить куда не надо, то есть сюда, естественно, шальной снаряд, но не на середину же избы, не под ноги же. Ему за всю его войну до смерти осточертело отвешивать поклоны каждой взрывной болванке каждой визгливой мине-дуре. Он набоялся досыта (было время), устал уж бояться и теперь беспокоился лишь за… младшего лейтенанта. Якобы! Отчего под ложечкой заныло, черт подери? Старался равнодушно пропускать мимо ушей и сознания взрывы фугасов. «Здорово вышло с этим полковником-земляком Вилова. Что ни говори, родился ты, Петя, в рубашке. Удачно улизнули и добрались-таки, добрались. А кто всех перехитрил? Главстаршина Петухов, едрена-корень».