— Дай мой автомат, — сказал Сорокаустов Мише. — Оружие у всех есть? Тогда за мной. Не отставать.
— И мне? Товарищ полковник, я не могу бросить машину. Подожду вас здесь: попробую вырвать.
— Бери автомат! — повысил голос Сорокаустов. — Все? Вон туда, к деревьям.
Было уже, наверное, часа два или три ночи, и чернота стала заметно рассеиваться, так что теперь, не приседая, впереди можно было разглядеть привыкшими глазами очертания гребешка леса, правее — поселение, которое огибала дамба, крыши окраинных домов, ближе — два черных пятна каких-то сараев, чуть поодаль — копешки сена. Дождь перестал, но в воздухе пылью висела, плавала морось.
Петухов, Сидоров-младший, Вилов и замыкающим Миша-шофер с натугой тащились за полковником, он, слышно было, тяжело, с присвистом, дышал и пыхтел. Сорокаустов, обливаясь потом, размашисто шагал по чавкающей, пропитанной дождем земле, привычно и экономно тратя небогатые силы: они еще пригодятся «там», куда он тянул за собой четверку. Еще в политотделе Миша-шофер вооружил «приблудных» двумя автоматами, русским и немецким, который взял Петухов, а Андрею досталась трехлинейка и к ней всего одна обойма патронов. Миша не без умысла хотел было одарить Андрея своими ППШ, да в последнюю секунду хватился: если ехать вслепую да еще в гущу «слоеного пирога» (охо-хо) — мало ли что, тогда чем он будет отбиваться? А солдатишка зеленый, самодельный, пока бесполезный, можно сказать, — ему для видимости довольно и винтовки. Хорошо, Андрея выручил главстаршина, сунув ему парабеллум, что выменяли они на махорку у раненых, и Андрей сейчас нес винтовку закинутой за спину, в правой руке сжимал трофейную «пушку» на боевом взводе: нажми на спусковой крючок — всадишь. Петухов давеча сказал Андрею:
— Штука надежная. В случае чего — выручит. Слышь: не отлипайся от меня, а то уложат. Мои слова лови на лету, без звука. Ну, Андрюха, сожмись в кулак — вот оно, начинается. Не разевай рот, не робей.
А пока ждали Сорокаустова, Петруха сперва сам выстрелил из парабеллума, потом позволил пальнуть Андрею и показал как менять обойму и ставить на боевой взвод, вспомнил вагонных менял.
— Не обманули. Машинка!
Андрей сам не зная почему, и не сомневался, что «парабелл» — убойный здорово, и сейчас, вышагивая за Петуховым, стараясь ступать в его след, упарился сильно, весь взмок с непривычки, и винтовка, вначале показавшаяся просто увесистой, теперь давила плечо вниз, ремень натирал кожу, и рукоятка затвора долбила позвоночник. Подумал: «И «парабелла» хватило бы, да поздно — трехлинейку не бросишь же, раз взял, и теперь придется таскать лишний груз».
— Дядя Петя, куда идем?
— На кудыкину гору. Придем — узнаешь. Слепой? Видишь, видишь? Да вон меж кустов мелькают. Помалкивай.
Не только Петухов, все заметили: впереди, прямо на них, идут трое, вдруг, почуяв неладное, остановились. Вслед за Сорокаустовым, подавшимся в сторону, залегли в мокрую траву остальные.
— Узнай, кто такие? — прошептал полковник.
Через несколько секунд главстаршина, скользнувший влево-вперед, гаркнул из-за куста:
— Стой!
Двое, как по команде, метнулись в сторону и, словно тени, пропали из виду. Лишь сук хрустнул под чьей-то ногой — и все, мелкий кустарник надежно скрыл их.
— Стой! — закричал в темноту Петухов и для страху добавил: — Взвод, окружай их!
Ушли. Или притаились. А один опешил, застыл на месте как столб, но когда увидел — к нему идут, попытался было сорваться со всех ног, однако Вилов пресек ему путь, угрожая автоматом:
— Ку-уда? Э-э! Руки вверх!
Подошел полковник, захрипел властно:
— Кто таков? Из какой части? Кто приказал отхо-дить?!
Тут незнакомец, поняв, что перед ним свои, русские, а не немцы, не мадьяры, самовольно опустил руки, а через секунду взорвался в истерике:
— Сам иди! Сам иди! Туда! Иди, иди! Там давят нашу пехоту! Ребят наших! Танками! Чем их остановить?! Вот этими?! — Он выдвинул голые руки. — Или штыком?! Чем?! Где пушки?! Где наши танки?! Давят, давят! На, стреляй! — И вдруг, всхлипнув, замолк.
Сорокаустов закипел:
— Паникер, негодяй! Пушки, говоришь, где?! Танки, говоришь, где?! Там! Вон за бугром — «катюши», понял? Понял? Из какого батальона? Полка? Кто командир? Встать!
— А, полк-то мой? Двести сорок семь, первый батальон. Комбат Середа. Там лежит.
То была кратковременная задержка. Полковник махнул рукой, и все снова заспешили за ним, только теперь забрали правее — по краю пашни, к низине, откуда начинался пологий, вытянутый в длину холм. Петруха подталкивал сзади Афанасия, — так звали паникера, — хотя он и шаговито двигал за Сорокаустовым, даже перестал икать и уже не собирался сигануть вбок, молчал, обрадованный таким исходом и тем, что обрел командира, который знает, что делать, и не даст сгинуть зря, по-дурацки.