— О! Спасибо, товарищ капитан.
— Валяй! Товарищ полковник, я кончил.
Они остались вдвоем — полковник Сорокаустов и капитан Денщиков.
— Штаб полка знаю, а где дивизионный… — Комбат пожал плечами. — Вас проводит мой замполит старший лейтенант Ралько. Ей-богу, не могу бросить батальон.
— И не надо бросать.
— Ленька! — крикнул капитан.
— Слушаю, товарищ капитан. — Хрустнули ветки, с земли из темноты вскочил чутко дремавший связист-ординарец.
— Ралько!
— Ползунов! — тут же распорядился Ленька. — Слышал?
— Не глухой.
— Пять минут!
— Вы, капитан, — продолжал Сорокаустов, — почему не в партии?
— Хе, нос не дорос. Кто примет такого?
— Какого?
— Только между нами, товарищ полковник. Партизан я, говорят. Плохо управляемый. Да и грамотешки кот наплакал. Чутьем беру, народной смекалкой: чтоб побольше ихней крови выпустить. Я же слесарь.
— Откуда?
— С Урала. Городишко Березники. Стараюсь как лучше, а сверху рычат: партизан, нарушитель устава. На бумаге-то гладко. Эх, времени нет, а то бы излил. Обстановка: рота лежит, надо поднять, рвануть — не то труба дело и перебьют всех. Ротный кричит: «Вперед! В атаку!» Сам-то лежит. Ну? Кому поднимать? Давай, Денщиков, действуй. И приходится, куда денешься. Или одного старшего лейтенанта-сорокапятчика, командира батареи, огрел плетью вдоль спины. Сволочь, по первой роте жарит. Что у него — глаза на затылке? Не видит своих, что ли? Щучий заглотыш. Троих солдат ранил, рота залегла. Да за это в расход пускать. Кричит еще, кривоножка: мол, приказ! В секторе появится пехота — полосуй. Ну, немецкая. Она не появилась, мы выскочили раньше срока, а туманчик. Пень с глазами. И накрыл. Если б я не увидел, расчесал бы всю роту. Рукоприкладство! А вы говорите — в партию. Два года капитан, а с кем вместе начинал, кто не убит, уж подполковники, один полковник. А вы говорите — в партию. Не совру, на всех партсобраниях выступаю — какая задача батальона, как вести себя в бою, разъясняю. И с замполитом не враждую, вместе взвода разбавляем партийцами. Шпигуем их, спуску не даем. А как же иначе?
— Сдерживаться надо.
— Понимаю, товарищ полковник. Но ведь в бою-то не сядешь на пенек, не подопрешь башку кулаком, чтоб подумать. Тут как таракан на раскаленной сковородке. И уж кто попадется под горячую руку — рубишь сплеча. Я откровенно, товарищ полковник. Как перед попом — перед вами. Чего мне терять? Я — слесарь. Добить надо немчуру, добить, потом нагордимся. А до того выжить надо.
— Комбатов не пекут как блины. К чему во все дырки соваться?
— Зачем во все? Во все я не лезу. Офицеров гоняю, спрашиваю с них на всю катушку. А сверху задачи-то какие ставят? «Выбить», «разгромить», «уничтожить»… Всем хватает по горло. Аж жилы рвутся. Терпим пока. Вот орден, «Звездочку», дали за прорыв в Бессарабии. Ребят наградили — кому ордена, кому медали. Это все Николай Моисеевич сварганил.
Сорокаустов не перебивал, не поучал, а с участием слушал и отдыхал телом.
Появился Ралько.
— Здравия желаю, товарищ старший лейтенант. Давайте послушаем комбата. Ну, что дальше? — обратился Сорокаустов к капитану.
Денщикову явно льстило такое внимание высокого начальства к его, как он считал, незавидной, малопривлекательной персоне. Ралько, заменившего убитого замполита Сидорова, он не стеснялся: пускай слушает, мотает себе на ус, не ребят с ним крестить, за свою комбатскую службу он порядочно знавал и комиссаров, и замполитов. Он, Ралько, будто мужик ничего, но пуд соли с ним еще не съеден, только началось, так что глотай, Ралько. Капитан вздохнул: «Была не была. Чего ради в себе носить? Отведу душу», — продолжал:
— Двоеженец я, товарищ полковник. А вы говорите — в партию. Рад бы, да грехов мешок под завязку. Дома жена, двое ребят. На Урале. Другая на Украине — Оксана, Какой палец ни укуси — больно. Оксана спасла мне жизнь. Упрятала, выходила. Бросить ее? Да подлец буду… Любит, конечно. Еще как! Вот мозги-то и нараскоряку. Не могу я ее забыть, не могу, хоть расстреляйте. Какая баба, какая баба! Пишет. Ждет! Обеих жалко, обе надежные. — «Куда заносит? Телячьи нежности». — Ну, да хрен с ними, с бабами. Выжить сперва надо, потом разберемся. Извини те дурака, товарищ полковник. Забудьте, что наговорил. Прорвалось. Под запал нагородил черт знает чего. Скинул с души.
— Вы с Ралько в одной упряжке, — ответил Сорокаустов.
— Что Ралько? Вот он, весь тут. Чего его опасаться, не прокурор. Я еще посмотрю, сколько стоит: он ведь только приступил комиссарить-то. Не он меня, я его буду испытывать. А что вам открыл, не держите в голове, товарищ полковник. Это я так, не знаю с чего. Созорничал. Вы пришли и ушли, а мне легче. А то на башку летят одни приказы, выговора, взбучки. Главное — как дожить до победы.