— Упарился? Давай помогу! Поднатужься, генацвале. Вот так! — Гогия, загнанно дыша, подтолкнул Лосева, ухватил его за рукав и потащил за собой.
В левый фланг батареи уже просачивались красноармейцы. Обгоняя их, Матвей искал кого-нибудь из своего взвода — напрасно: все «чужие» с широко открытыми глазами, потные, запыленные, с грязными потеками на лицах. Впервые с начала прорыва Матвей забеспокоился, что потерял взвод. Окликнул одного:
— Из какого?
— Из штрафного! — Ни разу не брившийся стрелок с нежным пушком на верхней губе придерживал левой рукой автомат, чтоб не бил по животу, а правой нырял в оттопыренный карман брюк, вынимал (вероятно, из банки) и засовывал пальцами в рот коричневое густое повидло. Он, недоуменно зыркнув на Матвея, прибавил шагу, бросил:
— Ишь как драпает!
Все смешалось. Младший лейтенант Вилов, выпускник ускоренных офицерских курсов, действовал как солдат. Эта мысль блеснула и тут же пропала, смытая тысячами деталей боя, впервые ощутимых, остро узнанных душой.
Вилов наступил на сук в траве, укололся, нагнулся — так и есть: сапог без подметки, портянка торчит белым грязным языком, смоченным кровью. Заткнул ее обратно и, припадая на ногу, заспешил дальше, слизывая с губ соленый пот и сдувая его с носа.
В неглубокий, по пояс, канал красноармейцы сыпались с маху. Матвей это видел и торопился. Отсюда, от него, батарея была досягаема и для автомата. Кто-то, высунув из овражка ствол ручника, начал бить по деревне. Несколько солдат устроились на валу и строчили короткими очередями. И тут Матвей узнал среди них Лосева, щуплого, несуразного на вид солдата своего взвода, он один был в каске (почти все побросали их, как только преодолели колючую проволоку), с запыленными обвислыми усами, жилистой, как у индюка, тонкой морщинистой шеей. Матвей обрадовался, залег возле него. Но Лосев даже не скосил глаз на взводного, ругался, повторял:
— Земля! Откуда взялась!
Он вытянул из-за пазухи белую ветошку, вынул затвор и стал нарочито замедленно протирать его, словно у себя в Иркутской области, в тайге, на охоте, уверенный, что раненый зверь никуда не уйдет. Потом так же, словно нехотя, водворил затвор на место, рукавом вытер пот с лица, поправил скатку, поставил винтовку на деревянные подсошки, устроился удобно, как на стрельбище, — нет, что-то плохо видать, — приподнял голову, высматривая цель, незлобно выругал немца:
— Ушел, курва. Ага, вот он! — Прильнув щекой к прикладу, замер на секунду и нажал на спуск: — …сорок один, — выдохнул Лосев.
Наводчик орудия уронил голову на прицел, свесив руки. Автомат у Матвея отказал — забился землей. Вилов дергал затвор, но пружина не могла дослать патрон. На какое-то время орудие замолкло, наша пехота в овражке начала подниматься. Лосевская пуля настигла и второго артиллериста, который, свалив труп убитого, прильнул было к панораме. Коновод с галопа развернул трех гнедых битюгов, и оставшаяся в живых орудийная прислуга забегала возле пушки, прицепляя ее к постромкам. Немец хлестал коренного меж ушей, но лошадь, прошитая третьей лосевской пулей, сначала склонилась на колени, словно моля о пощаде, потом завалилась на бок и засучила ногами, запутывая упряжь.
Два других битюга одичало заржали, встали на дыбы, забились.
— Таперича не уйдет. — Лосев повернул голову к взводному: — Торопись, а то опередят.
Вилов благодарно хлопнул Лосева по плечу, так что тот осел.
— Однако ты на самом деле охотник. — И побежал, прихрамывая, к пушкам.
Битюги ржали, крутили хвостами. Ездовой спрыгнул с коня и пустился наутек, скрылся за домами. Лосев по-стариковски поднялся, поправил плечами свой «сидор», вогнал очередной патрон в казенник — только тогда потрусил за взводным.
Возле «лосевской» пушки уже хозяйничал знакомый стрелок из штрафного батальона.
— А ну, славяне, помогите! — призывал он подбегающих. — Развернуть подмоги!
Вилов ухватился было вместе с другими за станины орудия, но безусый, поковырявшись в его механике, безнадежно махнул рукой:
— Успели, гады! Тормозную жидкость выпустили, а то бы…
В конце улицы мелькали темно-серые мундиры, прижимались к домам. Выглянув из-под угла мазанки, Матвеи не поверил своим глазам: из сруба колодца торчали зад и ноги в низких кованых сапогах. «Отравляет!» Вилов выхватил у Лосева винтовку и выстрелил. Немец разогнулся, посмотрел в сторону звука выстрела удивленно, словно не ожидал никаких русских, и снова погрузился в сруб. То ли руки тряслись, то ли оттого, что плохо целился, Матвей и вторым патроном промазал. Только когда кто-то дал очередь, и пули подняли пыль возле самых ног фрица, он спохватился, поднял валявшийся велосипед, попрыгал рядом с ним, вскочил и скрылся за поворотом. Матвей плюнул, но Лосеву, возившемуся возле коней, ничего не сказал.