— Ты чего, Лосев, объелся? — прервал его думы Гогия.
— У стариков, почитай, всегда есть, о чем думать, — уклончиво ответил Лосев.
— Слушай, генацвале, скажи мне: можно тебе верить? Хочу посоветоваться, а с кем? Ты один у нас старый солдат
— А ты?
— Я молодой, — улыбнулся Гогия, придвинулся, покряхтел. — Дорогой, значит так, скоро домой пойдем.
Лосев насторожился: куда клонит Гогия?
— А не рано агитируешь?
— Дом-то есть у тебя? — в свою очередь спросил Гога.
— A-а, какой дом! Развалюха. Перед самой войной дали бумажку, ну это, разрешили лес валить. Привез я сутунков две дюжины, и на тебе — Гитлер. Пятистенник собирался в Потапове сгрохать, срубить в лапу. С гробом собирался войти в него. Не вышло. Стыд: кругом тайга, а у меня крыша из дранья, течет.
— Спутал Гитлер твои карты. Да-а.
— Шесть ртов, паря, кроме меня и бабы. Но у нас и дюжину можно прокормить. Коровенка, она теперь одна кормилица. Пропали бы мои-то соболятки без нее. Один, старшенький-то, Серьгя, воюет уж. Тоже, как наш, младшим лейтенантом… учит старых солдат уму-разуму. Другого вот-вот заберут. Останутся в избе одни юбки. Ну, что? Говори!
— Понимаешь, дорогой, к зиме фрицу каюк.
— Не знаю, не знаю, — покачал стриженой головой Лосев, ухмыльнулся. Сама мысль разъехаться по домам зимой была ох как хороша, лучшего ничего на свете не надо. Он тряхнул головой, стал выпытывать: — Ишь ты! К зиме, стало быть? А что, указание али сам придумал?
— Сам, дорогой, сам. Второй фронт открыли, значит так. Гитлер сюда — там дыра, туда — здесь дыра.
— Ты думаешь, к зиме дойдем до логова?
— А как же?
— Гога, друг, заступись. Огороди от трибунала. Они мне Фазылова не простят. Я бы тебе, Гога, трубку новую вырезал. В нашей деревне все мои трубки курят.
Гогия сразу оживился:
— Вырежи, прошу тебя, дорогой, вырежи. Век тебя не забуду. Весь Кавказ объеду, кричать в горах буду: Лосев вырезал, угодил в самое сердце! А, дорогой?
— Ты же не куришь?
— Зачем я? У нас на Кавказе такой обычай, и деды так делали: уходишь в чужие дальние края — привези подарки всем, всем родным. Их у меня шестьдесят три, это которых я знаю, а придешь с войны — набежит сто человек. Каждому слово ласковое и подарок, ну, хоть вот такой, — Гогия отмерил от пальца самую малость, — а должен. Близким — подороже. Без подарка как же? Лучше не заходи в село.
— Плохо ли — подарки да гостинцы всей родне?.. Где их взять?
— Э, генацвале! Смотри: половина «сидора» — и всё подарки. — Скулы Гогии порозовели, он засмущался, но удержать себя не мог, потому что Лосев ждал участливо, с интересом, и участие, любопытство старого солдата подкупали. — Семь штук зажигалок — Маслию спасибо. Настоящий кацо! Трое часов — махнул не глядя, говорят, значит так, штамповка — черт с ней. Память зато. Племянникам подарю. Это, в спичечной коробке, — пятьдесят иголок для «Зингера». Самое главное тут, в пакете, — два платка шелковых, красивых, как огонь. Значит так, у одной молдаванки ли, цыганки ли выменял. На сухой паек. Матери и жене. А смотри, какие кинжалы — брейся! Рукоятки — кости слона, значит так. Э, генацвале, сын, мальчик мой, и племянник Арно прыгать будут. Этих ганцев с кинжалами на тот свет отправил. Помнишь, ловили их в подвалах? Когда еще в командира роты фаустпатроном. Как деревня называлась?
— Рази все запомнишь?
— Генацвале, дорогой, трубку сделай. Отцу. Семьдесят восемь лет. Вот рад будет! Сделаешь?
— Для старика сделаю, Гога, — сказал Лосев. — Вот выведут на пополнение — сделаю, — Лосев сплюнул с цыком, как только умеют заядлые курильщики-байкальцы. Это означало: сказано — будет, чего языком зря молоть. Покосился темным глазом на Гогию: — Какой тебе совет надо?!
— Ты же сказал: сделаю. Сам сказал. Отцу-старику подарок выбрать…
— A-а… Однако! — Лосев почистил пальцем заросшее вьющимися с проседью волосками ухо и добавил: — Красота бы, к зиме-то… Сто годов не был дома. Уходил, баба криком кричала: «Не пущу! На кого ты нас?!» Чуял нутром: без меня не обойдется, надо идти, однако, — не даст германец спокою, все одно, не даст. А ить только встал на ноги, вздохнул. Знавал я германца… Не даст, собака, жить, и все тут. Больно пирог-то — матушка-Расея — жирный, пахучий, так и бьет в нос… Эх, Гога, Гога, какую кашу я ни расхлебывал за свою жизнь, ты спроси у меня. Живого барона видел, Унгерна… Отец батрачил, а я рази пойду в наем? К кому, к Гитлеру? Шалишь, паря. И власть за меня… Вот ты скажи — из какого рога все это сыплется: танки, пушки, иропланы? Надо же где-то взять такую прорву. В сорок втором не замечал что-то. Завидовал: вот бы нам такую технику, как у фрица. Вышло ведь!