Не для меня сады цветут.
Не для меня Дон разольется.
И дева красная проснется —
Она, эх, цветет не для меня.
А для меня опять война…
Маслий крутил во рту соломинку. «Вздремнуть надо малость. А то скоро заорет ротный петух».
Разместив роту на привал, Матвей отправился к комбату. Тот встретил его словами:
— Плетемся. Приказано ускорить марш и завтра, то есть сегодня, войти в соприкосновение с противником.
— Не железные ведь!
— Железные! Наши пластуны железные. Сколько у тебя людей на повозках?
— Пополам. По очереди едут.
— Подтяни солдат. Пулеметчики, автоматчики — чтоб как часы. Патрончиков дополучи — прямо сейчас, раздашь и держи запасец. И гранаты. Не беспокойся: батальону приданы сорокапятки. Не забудь про портянки, обмоточки, ботиночки, у кого сапожки — все подогнать как на свадьбу. Вопросы, есть, комроты?
— Жратва кончилась. Дали на три дня — съели за сутки.
— Ладно, не у тебя одного. Получи еще на двое суток, Накорми так, чтоб пупки от натуги развязывались. Подними через два с половиной часа, то есть ровно в четыре. Старшине не давай дрыхнуть — пусть все припасет загодя. На. — Капитан подвинул Вилову сверток. — Здесь свежие газеты. Сидоров просил передать Гоге. Как и куда двигаться? Смотри сюда, — Денщиков достал из планшета карту — Находимся здесь. Завтра к обеду седлаем вот эту дорогу, по которой они отступают. Так, вот. Сажай всю пехоту на колеса, хоть на самолеты, — пару колымаг дам, и рысцой.
Перед рассветом, когда темнота еще больше загустела, батальонная колонна вышла из села. Солдаты пронюхали, что дана команда не идти, а ехать всем до единого, и наловили бесхозных лошадей. Самые предприимчивые, вроде Маслия, покачивались в настоящих армейских седлах, как заправские кавалеристы, кто прохлопал — сидели в пароконных бричках по семь-десять человек. Маслий вручил Вилову жиденького трехлетка. Жеребчик все порывался ухватить седока за икру, вставал на дыбы, но Микола нахваливал сивку:
— Он для блезиру брыкается. Через три часа, как с ляжек западет пена, остепенится. А стройный какой — как в цирке работал, а, товарищ лейтенант? Какой поджарый, а? Как барышня. Прячьте от глаз командира полка подале — отнимет, ей-богу, отнимет.
Матвей видел, что хитрец не без умысла распекается: под Маслием был гнедой скакун с дикими темными глазами. И вел себя гнедой независимо, солидно, словно нес почетную службу.
Вереница бричек, телег, повозок с пехотой, разбавленная разношерстной «конницей», походила скорее на толпу вооруженных степных кочевников, чем на боевой пехотный батальон.
Хохот прокатывался при виде иного всадника: уцепившись за гриву обеими руками, он трясся в седле, как куль с соломой. Наконец, сползал, сваливался с лошади, бежал на повозку под свист, улюлюканье, а коня уже ловил другой. Кто-то даже ехал на велосипеде. И удивительно, через час-другой все утряслось, притерлось, приспособилось и понеслось, да так, что поднятая пыль заслонила вставшее солнце, оно стало бледно-красным, и на него даже можно, было смотреть. Зато дышать было нечем.
Часть вторая. Безымянная высота
।
К середине дня батальон вышел к большаку, по которому заволоченная тучей пыли, спешно отступала крупная немецкая часть. Сплошным потоком катили крытые брезентом машины, по обочинам шаркала коваными сапогами с расширенными раструбами голенищ пехота, битюги тянули орудия, облепленные солдатами, санитарные повозки, до отказа набитые ранеными с почерневшими от пыли бинтами. Лязгая гусеницами, выбрасывая при заминках в движении клубы сизого отработанного газа из выхлопных труб, двигались танки. Все это копошилось в стоячей неоседающей серой пыли, выползало торопливо, нервно, но четко и размеренно из заросшего леском ущелья к переправе через Прут.
Батальон, спешенный полчаса назад, развернулся в цепь и по высокой густой кукурузе пошел на сближение, чтобы занять холм, нависавший над дорогой с запада. Обгоняя цепь роты, по кукурузной просеке вскачь промчались три повозки: старшина Гриценко стегал лошадей, чтобы успеть в овражек и развернуть там пункт боепитания.
Сзади цепи, у села, за бугристой насыпью, минометчики устанавливали свои «самовары».
Пехота скрытно заняла холм и, не обнаруженная, стала окапываться по кромке кукурузной посадки, откуда большак виделся как на ладони.
Матвей рыл окопчик на взгорке, рядом связист Деревянных проверял линию, приглушенно кричал в трубку: «Двадцать второй, как слышите? Я третий!» Убедившись, что связь есть, отстегнул саперную лопатку и, запустив ее по самый черенок в землю, принялся отрывать окоп.