И все-таки Толя не учел, не сообразил приостановиться, выглянуть из-за угла сарайчика, мимо которого пролегала линия его бега, предварительно чесануть по кустикам. В голове мелькнуло: не стоит, так как только что туда шмыгнул стрелок по имени Иван — новичок в их отделении из бывших раненых, недавно присланный с пополнением. То была оплошность Толина. В следующий миг, лишь он вывернулся из-за угла, по ногам сильно ударило, и он, оседая на голый пятачок земли, успел заметить в подлеске, шагах в тридцати, мелькнувшего немца, который, дав очередь, напролом кинулся сквозь кусты, круша сушняк, и на бегу оглянулся. Сгоряча Толя выпрямился и сел, тут-то, в каких-нибудь четырех шагах от себя, и увидел того здоровенного Ивана, что давеча сюда юркнул. Иван недвижно лежал на боку, поджав ноги к животу, лишь пальцы правой руки теребили траву, он, видимо, пытался дотянуться до винтовки, валявшейся рядом. Взгляд его, скошенный в сторону Толи, выражал тусклую надежду на помощь. По издырявленной линялой гимнастерке, по рваным дырам на штанах выше колен Толя понял: автоматная очередь прошлась по солдату дважды и прошила опасно. На большее внимания у Толи не хватило — он почувствовал, как на левой ноге, под обмоткой, выше ее и на бедре потеплело, взмокло, и слабость опустошающе, страшно разлилась по всему телу. Нестерпимо захотелось пить, и первое, что пришло в голову, — распустить обмотку, оголить рану и, макая пальцы в кровь, облизывать их — пить и пить.
Тут и присела возле него девушка-санитар. Она деловито подпорола перочинным ножичком штанину, умело избавилась от обмотки и, наложив жгут пониже паха, устало откинулась было, чтобы заправить выбившиеся из-под пилотки черные волосы, но заметила здоровенного солдата и, схватив сумку, вскочила.
Стрельба, вместо того чтобы удаляться, почему-то стала ближе, и Толю охватил страх от мысли, что, по-видимому, немцы остановили наших и начали теснить обратно. Приподняв голову, опершись обеими руками о землю, он закричал изо всех сил:
— Санитар!
То, что увидел Толя, ужаснуло его: девушка пыталась волоком тащить уже перевернутого на спину Ивана, который и пальцем не шевелил, чтобы помочь ей для собственной же пользы, но не могла сдвинуть его с места. Отпускала, в отчаянье кусала свой кулачок, онемело оборачиваясь туда, на лесок, откуда все резче и явственнее доносился автоматно-ружейный треск. Толя взвыл:
— Санитар! Сестра!
Сил у него оставалось мало, они убывали и убывали чувствительно, и он понял, что еще несколько минут — и все будет кончено: потеряет сознание, «они» придут сюда и добьют его, лежачего. Напружинившись, дотянулся до автомата, нащупал шейку и нажал на спусковой крючок. Пули, срезав землю у самых ног, подняли пыль. Девушка подбежала к нему, и он обеими руками ухватился за ее сумку.
— Меня, меня… Я легкий, я маленький, — просил Толя, но, видя, что она колеблется, прошипел: — Убью!
— Мама! — вскрикнула девушка.
Она метнулась было к тому солдату, спохватилась и, вернувшись к Толе, присела на корточки:
— Обнимай! За шею! Мама, мамочка… — Слезы катились из ее глаз, полных ужаса, руки дрожали, и она никак не могла ухватить ими Толю, судорожно искала, за что бы зацепиться. Наконец, нашарила поясной ремень, потянула — и оба встали: она дернула его, он прыгнул раз-другой на одной ноге и, увлекая и ее, повалился наземь.
— Лезь на закортки! Живее! Мамочка! Мама…
Пущенная оттуда, из подлеска, автоматная очередь угодила по доскам сарая. Толя мертвой хваткой сомкнул на шее девушки руки, зашептал ей в затылок:
— Милая… милая. Быстрее, милая… я женюсь на тебе. Мужа выносишь.
Когда они спускались в овражек, оба, не сговариваясь, обернулись: солдат снова лежал на боку и смотрел в их сторону. Что он переживал, увидев, что его оставили, как безнадежного, чтобы спасти другого, — им неведомо было. Да и не имело сейчас никакого значения, особенно для Толи, который, весь в ознобе, в одуряющем страхе, с замирающим сердцем шептал беспрестанно: