Затормозить себя, чтобы не сорваться, Петухову было непросто. Все же справился с охватившим волнением, подавил первый порыв расправиться с Нешто и, незаметно нырнув в темноту, бегом бросился искать Саломатина. «Надо успеть, а то… как бы не вышло хуже». Но ни Саломатина, ни Стрижевого не нашел — они были на задании, на материке, и Петухов растерялся. Однако спустя полчаса вспомнил наущения особиста («…никому пи звука. Ты ничего не знаешь, ничего не слыхал, ничего не замечал. Извинись…») и решил подождать утра, заодно примирительно поговорить, попросить у Нешто прощения.
Вернувшись, он подошел к Нешто, который сидел и сторонке от костра на валежине и отрешенно глядел в мире, возле огня тоже все молчали.
— Прости меня, лейтенант.
— А? — не понял Нешто.
— Говорю, прости.
— А, Петухов. Прости, говоришь?
— Ага. Сдуру я. Черт-те что в голове. Не время счеты сводить.
— A-а, образумился. Ну что ж, простить можно, коли одумался. Ты видишь, что творится? Видишь? И так по всему фронту. Так что давай держаться вместе. Они — кто? — Кивнул Нешто в сторону сгрудившихся матросов. — Куда погонят, туда и пойдут. А надо головой соображать, как выпутаться из этой заварухи, как уцелеть. Жизнь, брат, она… однажды дается. Не теряй меня из виду. Договорились?
— Ладно. Не потеряю, будьте уверены.
Все произошло как-то в спешке, суматошно, и никто не успел сообразить, какая от этого польза. Катер стоял на парах, готовый к отходу, разведчики уже погрузились, и лейтенант-командир разведгруппы лишь ожидал кого-нибудь из штаба, кто даст команду отчаливать. «Вон идет». К катеру подбежал запыхавшийся Нешто, чему все немало удивились.
— Ну как, братва, готовы?
— Так точно, — ответил кто-то.
— Сам с вами пойду. Еле уговорил начальство. Мы еще повоюем. А? — Не дожидаясь ответа, Нешто продолжал: — Командир приказал через четыре часа возвратиться и доложить. Отчаливай! Лейтенант, давай сюда, курс проложим. Командуй — полный вперед!
Пять-шесть матросов, провожавших разведку, помахали бескозырками, и, обдав заросли разворотной волной, катер с потушенными огнями ровно застучал мотором, удаляясь в открытое море. Стук этот, постепенно замиравший, еще улавливался чутким ухом, как на берег, возле которого только что стояло суденышко, прибежал Стрижевой.
— Где? Где катер?
— Ушел. — В голосе усатого матроса прозвучала надежда: все с ними, разведчиками, будет в полном порядке, да и с полком тоже, бог даст, обойдется благополучно.
— Нешто не видели — появлялся?
— А он с ними, на катере.
Миль пятнадцать, что отделяли Тендровскую косу от того места на материке, которое приказано было разведать, катер проскочил быстро, С приглушенным мотором судно подошло поближе к едва угадываемой кромке берега и мягко уткнулось носом в песок. Не теряя ни секунды, Нешто кивнул трем матросам, и они побрели за ним к суше. Перед этим Нешто наказал лейтенанту — командиру катера:
— Вернемся часа через два. Будем брать «языка», если подвернется. Там видно будет. Отсюда никуда. Ждать.
Скрылись разведчики.
Тусклые отражения звезд покачиваются на глади воды от малейшего колыхания воздуха. В камышах назойливо свистит птица. Сыростью доносит из ближних кустов. Очертания пологого берега слиты с водой и небом — кругом не видно ни зги.
Тихо везде. Лишь насвистывает птица через правильные промежутки времени. Больше ни звука.
Уже минуло часа два, а разведчики не подавали никаких знаков, никаких сигналов. Как в воду канули. Не улавливалось ни шороха, ни слабого света фонарика, хотя все на катере до звона в ушах напрягали слух, пучили глаза, обшаривая вокруг себя ночь, просеивая все ее звуки, прослеживая перемещение мутных теней, особенно там, на берегу, куда ушли разведчики, — ничего похожего на их возвращение. Вот уже постепенно кромка неба, светлея, стала вроде бы отделяться от зачерненной воды в той стороне, куда они ушли, канули, что-то проступило из воздуха — наметились очертания не то башни, не то здания. По-над водой потянулись волокнистые пряди тумана. Птица замолкла. И лейтенант затревожился.