Поезд остановился в конце линии; за последним пригорком рельсы заканчивались, как я прикинул, милях в полутора от границы леса. Земля впереди была слегка волнистой, снег образовывал подобие океанских волн, а лес, где, казалось, преобладали деревья, похожие на дубы, с темными стволами и тяжелыми обледеневшими кронами, имел угрожающий вид, напоминая те заколдованные и часто опасные леса, нарисованные в детских книжках, которые старый Билли Пропащий листал время от времени, желая что-нибудь прочесть, но способный произнести лишь несколько звуков в немногих словах. Когда мы дошли до локомотива, я достал баллончик краски, что дал мне Писцинский, и написал на его боку:
"Добрались до леса по ту сторону гор. Здесь пути кончаются. Дальше идем пешком. Удачи вам.
Билли Пропащий"
"Не хочешь добавить?", спросил я Энни.
Она посмотрела, потом взяла баллончик и дописала:
"Все это - экзамен. Пока что мы прошли.
Энни"
"Экзамен?" Я взял баллончик и спрятал его.
"Мне так кажется", сказала она. "Так чувствуется."
"Всегда говорила, что не выносишь теорий, а теперь выдаешь собственную."
"Если живешь в ней, то это не теория", сказала она. "Это средство для принятия решений. А начиная с этого момента я смотрю на все, как на экзамен." Она помогла мне поправить лямки рюкзака. "Пошли."
Мы прошли примерно две трети расстояния до леса, когда один из снежных бугров слева от нас пошевелился и испустил низкое рычание, похожее на то, когда кто-то ужасно громадный пробуждается с гнусными замыслами на уме. И так внезапно прервалась ветреная тишина, что мы застыли на месте. Почти немедленно шевельнулся другой холмик и заворчал... потом еще.
"Бежим!", вскрикнула Энни без всякой необходимости - я уже двигался, но не бегом, а как мог быстрее, прорывая ногами глубокие борозды в снегу. Восхищения во мне больше не было, только страх. Мы пробивали дорогу в снегу, ветер резал наши лица, а повсюду вокруг шевелились и рычали безобразные животные. Мы свернули к левой половинке леса, к точке недалеко от места, где черная река выбивалась из земли. Казалось, что деревья приближаются дюймами, и когда я оглянулся оценить, насколько близка погоня - если в самом деле за нами гонятся - то запнулся и упал. Энни завопила, чтобы я поторапливался. И пока я, шатаясь, поднимался на ноги, борясь с равновесием, я увидел, как несколько холмиков поблизости тоже поднялись на лапы. Они были тяжелотелые, похожие на ленивцев, здоровенные, как мебельные грузовики, с длинной шелковистой белой шерстью, космами свисавшей с толстых лап и боков. Шерсть ниспадала на морды, которые были поразительно человеческими, если не считать чрезвычайно широких пастей. Наполовину спрятанные глаза были ярко-фиолетовыми, точно того же оттенка, что и лучи, вырывавшиеся из скал. Один направился ко мне, медленно переваливаясь, но набирая скорость, и я снова нырнул вперед, дыхание мое висело паром, сердце колотилось, пытаясь заставить меня двигаться вперед в тенистые тропинки среди деревьев. Даже на самой большой своей скорости похожие на ленивцев твари, очевидно, передвигались медленно, и мне показалось, что мы их сделаем. Однако, на краю леса, когда я почти бездыханный ввалился под низко нависающие ветви, Энни схватила меня за куртку и вынудила остановиться.
"Река!", сказала она, задыхаясь. "Надо добраться до реки!"
"Ты сошла с ума!" Я попробовал стряхнуть ее, но она вцепилась крепко.
"Это экзамен!", сказала она. "Как там, За-Чертой... горы казались самым худшим выбором. Но мы их прошли. Теперь худшей кажется река. Но это - выход, я знаю!"
Ближайший ленивец был уже в паре сотен футов, еще около дюжины следовали сразу за ним, все ворчали на ходу, как приглушенные на повороте моторы. Я был снова побежал, но Энни крепко держала меня и стащила на колени перед собой.
"Черт побери, Билли!" Она затрясла меня. "Они же смогут нас преследовать в лесу! Но река... наверное, они побоятся войти в нее!"
Эта логика перебила мою панику. Я встал, поднял ее, и мы, кренясь на ходу и наполовину падая, запахали по снегу к берегу. Но достигнув его, я заколебался. То, как прямо она текла, словно длинный черный меч, плашмя положенный поперек земли, острие которого невидимо где-то за горизонтом, отделяя все от ничто. Стикс, Харон - мифические образы смерти толпились в моем мозгу. Вода текла быстро. В ней плыли снежные корки, упавшие с обрыва. В такой холодной, как вода выглядела, я сомневался, что мы продержимся больше минуты. Под поверхностью мелькнули точки, напомнившие мне глаза бердслея. Ленивцы неуклюже приближались. Пасти частично закрывала бахрома шерсти, но они были достаточно широки, чтобы проглотить нас обоих без задержки. Сияние фиолетовых глаз пятнило снег перед ними, словно внутри них не было ничего, кроме энергии, ни потрохов, ни костей, только очаг фиолетового огня. Шагали они беззвучно. Замерзнуть или быть сожранным. Не слишком легкий выбор.
"Билли!", взмолилась Энни, балансируя на краю, но я не мог сделать ни шагу. Тогда ее лицо, казалось, закрылось наглухо, все ее заботы отключились, словно каким-то выключателем, и она прыгнула, с мокрым всплеском исчезнув из вида. Она не появилась на поверхности, и я понял, что она, наверное, уже мертва, убита ледяным шоком. Когда я это осознал, мне стало все равно, каким именно путем я попаду в ад.
Ворчание позади меня перешло в поросячье повизгивание. Двое животных начали драться, размахивая громадными лапами, молотя друг друга, пытаясь кусаться пастями, распахнутыми, словно розовые утробы грузовых люков. Я секунду равнодушно смотрел на их неуклюжую белую битву, лишенный ужаса, страха, всех чувств. Я видел позади них горы, небо с кружащимися птицами-искрами и, казалось, вижу весь свой путь из поселения За-Чертой, дерево, полное бродяг-хобо, зеленую реку, джунгли, ущелье, где умер Ойлис. Но я больше не мог смотреть на мир. Он исходил дымом в моей памяти, его образы рассеивались, или уже рассеялись. Одному и отрезанному от всего, что я знал, мне незачем было жить. И не имея лучшей причины, как то, что в этом месте она исчезла, я прыгнул в реку вслед за Энни.
x x x
Что думаем мы, когда рождаемся? После шока, ошеломляющего света, внезапного отсутствия уюта и тепла, тревожного ощущения чужих рук, боли от ножа, отрезающего пуповину... какое понимание приходит шевелить наши первые еще лишенные слов тревоги, первые узнавания? Мне думается, это должно походить на мысли, которые у меня были, когда я пробудился в заросшей папоротником выемке с Энни и с тремя другими: я тосковал по смутным особенностям создания, внутри которого я был принесен к этому месту, чье знание этого места было во мне, хотя пока еще осознавалось туманно. Создание, чья кожа могла быть рекой или внутренностью черного товарного вагона, и чья география включала в себя За-Чертой и места еще более странные. Громадное, сказочное существо, чья природа была загадкой для меня, кроме того факта, что она охватывало целый мир, словно облаком, доныне ненаблюдаемой атмосферой, питая землю, как устрица питает жемчужину, и для этих целей выделяя все необходимое. Великое Нечто, чье присутствие пока никому неизвестно, хотя некоторые святые и безумцы распознают в нем - или ошибочно считают за - бога, а те, кто долгими годами жили в одиночестве могут иногда ощущать его тайные, невыразимые движения за пределами неба (старина Ойлис Брукс, должно быть, был из таких). Космическое чудовище, которое напрягает материю моего разума собственной субстанцией, очищает и обучает меня, стремясь к концу, которого я еще не могу воспринять. До того, как я открыл глаза и узнал, что Энни и остальные здесь, я понял, что я так отличаюсь от Билли Пропащего, который прыгнул в реку, как отличался он от человека, спьяну забравшегося в черный поезд в Кламат-Фоллсе. Я стал умнее, спокойнее, осведомленнее. Я не очень отчетливо помнил, где я был, но понимал, что Энни права - это было просеивание, процесс, призванный рекрутировать тех, кто живет на краю, среди одиночек и отверженных, чтобы превратить их... во что? В это я не был уверен. В первопроходцев, исследователей, солдат? Мне кажется, во что-то в таком порядке. Но я знал наверняка, что провалившие экзамен станут часть этого мира, превратившись в бердслеев или нечто похуже, а те, кто выживут, пойдут дальше, чтобы принять участие в некем предприятии, и я знал это, потому что создание, что принесло меня в выемку, отпечатало прямо в моем мозгу и это знание, и еще многое другое.