На краю ущелья стояла деревянная платформа, которая с помощью канатов и шкивов опускалась на на выступ примерно на шестьдесят футов ниже, как раз над урезом воды - там и рыбачил Ойлис, пока собаки дожидались его на вершине. Ойлис молчал все время, пока не был готов забраться на платформу, а тогда спросил, сколько я вешу.
"Полторы сотни фунтов, наверное", ответил я.
Он подумал немного. "Думаю, лучше спускайся один", сказал он. "Просто держись за поручни и не дергайся, когда она качается туда-сюда. Проклятая штука вечно так делает."
Я предложил захватить с собой ведерко и удочки, но он ответил: "Нет, ты еще уронишь."
"Ничего я не уроню", ответил я раздраженно - за кого он меня принимает?
"Спускаясь первый раз, ты можешь уронить", сказал Ойлис. "Поверь моему слову."
Я начал спускаться, платформа чертовски раскачивалась, царапая известняк. Я цепко хватался за поручни. Вблизи поверхность утеса напоминала почерневшие от дыма останки заброшенного крейсера: выступы скал в пятнах сине-зеленого мха, плоскости, заросшие скрученными лианами, там и сям пробоины пещер, самые большие футов по пять в диаметре. Когда я спускался мимо входа одной пещеры, мне показалось, что я заметил движение внутри. Я Впился взглядом во тьму и на меня вдруг накатило головокружение. Зрение затуманилось, рот пересох. На секунду меня охватила паника, но ее смыла волна удовлетворенности, а потом я ощутил осторожное любопытство, которое казалось каким-то отдаленным, словно что-то скользнуло по краешку моего сознания, как будто кошка потерлась о вашу ногу. С этим ощущением было связано впечатление громадного возраста, бесконечного терпения... и, пожалуй, силы. Силы умы, которую воображаешь у китов, или у какого-нибудь древнего анахорета в пустыне. Я затерялся в невообразимо огромных просторах времени, а когда пришел в себя, то, могу поклясться, что видел что-то уползающее назад в пещеру. На сей раз я запаниковал по-настоящему. Я торопливо опустил платформу, и когда спрыгнул на выступ, то закричал вверх Ойлису, спрашивая, что тут, мать-перемать, происходит? Он помахал, чтобы я подымал платформу. Через несколько минут, когда он присоединился ко мне на выступе, с переспросил его.
"Никто не рассказал тебе о старцах?" Он с трудом наклонился и достал из ведра с наживкой громадного дохлого жука.
Я припомнил, что Бобби произносил это слово, но не смог вспомнить, что именно он говорил.
"Смотри на вон ту лиану." Ойлис указал на длинную нить лианы, что спускалась в воду примерно в десяти ярдах от выступа. "Проследи вверх. Видишь, откуда она?"
Лиана исчезала в зеве пещеры на полдороге к вершине.
"Это один из них", сказал Ойлис. "Он рыбачит, прямо как мы."
Я рассмотрел лиану - она не дергалась и не дрожала, но теперь я видел, что она отличается от других лиан. Она толще и пятнисто-серая цветом.
"Кто они такие?", спросил я.
"Старцы-отшельники любят рыбачить. Это все, что я знаю. И я не попрусь в эти пещеры, чтобы взглянуть на них. Они рыбачат этими щупальцами весь день напролет." Он вручил мне удочку фирмы Шимано. "Обращайся с этим прутиком аккуратно, парень. Я больше года упрашивал Писцинского достать мне ее." Он выпрямился, тяжело вздохнул и приложил руку к пояснице, словно успокаивая боль. "Я думал, ты о старцах знаешь. Поэтому никто, кроме меня, не любит рыбачить здесь, бояться. Но пугаться нечего. Раз они дотронулись до тебя, то знают о тебе все, что им нужно, и никогда больше не тревожат."
Сама рыбалка оказалась не слишком трудна. Мы охотились за большой неповоротливой рыбой с похожей на зачерненную чешуей, что пряталась под подводными навесами скал. Попав на крючок, раба коротко боролась, быстро сдавалась и позволяла вытащить себя на выступ. В основном мои размышления крутились вокруг странного создания, коснувшегося меня своим щупальцем, вокруг впечатления большого возраста, терпения и спокойствия, которое я получил. До меня дошло, что присутствие старцев лучше соответствует теории Бобби Форстадта о том, что мы - объекты компьютерной игры, чем представление, что мы мертвецы. Они не служили какой-то очевидной цели, они были фоном окна программы, приколом для привлечения двенадцатилеток - вроде мутировавших дзен-монахов с их скромностью и простотой, владетелями обширных знаний, наводивших спокойствие и умиротворенность на любого, кого они касаются, даже - предположил я - на рыбу, которую едят. Или, может быть, у них есть скрытое предназначение. Они могут оказаться тайными хозяевами этого причудливого места. Я начинал желать разучиться читать. Слишком много мыслей начинают греметь в голове и доходит до того, что больше ни к чему невозможно прийти.
"Самое лучшее, что ты можешь сделать", посоветовал Ойлис, "это сосредоточиться на рыбалке и ни о чем не беспокоиться. Люди здесь чертовски много тревожатся о том, что происходит. А тревожиться просто не о чем. Это просто Бог."
"Бог?", переспросил я.
"Верно! Устроишься здесь и прорыбачишь достаточно долго - и ты Его почуешь. Он всюду вокруг нас - мы живем в Нем." Он скосил на меня глаз. "Я знаю, ты думаешь, что все уже когда-то слышал, но то, что я говорю, это не то же самое, что ты слышал. Перестань все время молоть языком, и ты поймешь, о чем я толкую."
После этого я каждое утро отправлялся с Ойлисом на рыбалку, а каждый вечер мы возвращались и вываливали улов поварам. Я думал, мы станем друзьями, но мы ими не стали. У Ойлиса была лишь одна тема для разговоров рыбалка в заливчике - и как только в разговоре он передавал необходимую информацию, он просто замолкал, пока вновь не ощущал необходимость проинструктировать меня по какому-то вопросу своего верования. Как-то я спросил о его жизни до прибытия За-Черту, и он сказал, что ездил под именем Угольный Товарняк, и прожил как хобо почти пятьдесят лет. Он не выражал большой охоты распространяться на эту тему, и думаю, я его понимаю. После всех моих собственных болезненных воспоминаний, у меня тоже было мало желания делиться моей прошлой жизнью с кем бы-то ни было.
Как-то раз, проснувшись, я почувствовал себя неважно и вместо похода на заливчик, остался спать. Около полудня, движимый внутренним беспокойством, я перешел реку вброд и отправился по тропинке, по которой пришел За-Черту. Три собаки - среди них маленькая колли, которая приехала со мной и с Писцинским - увязались за мною. Я шел по тропинке через джунгли, потом поднялся на гребень, пока не достиг точки, откуда увидел рельсы, обвивающие подножье холма. На них стоял поезд, но большинство вагонов скрывались за поворотом. Локомотив и те вагоны, что были на виду, были все в хребтах шрамов, оставшихся от атак бердслеев, поэтому я подумал, что этот поезд старый. Как я уже говорил, любопытство мое заметно захирело с момента прибытия, но сейчас оно вдруг нахлынуло на меня, и я задумался о том, как же рождаются поезда, как долго они живут, и, вообще, имеют ли смысл подобные вопросы. Осторожно спустившись, я пошел вдоль вагонов, тщательно их осматривая. Нигде я не заметил ни болтов, ни сварочных швов. Весь поезд представлял собой единое целое - сцепления, колеса, двери, похоже, все просто выросло в свою форму. Колеса казались сделанными из того же материала, что и сами вагоны, только плотнее и тверже, а рельсы, по которым они катились, были не из металла, а из резного черного камня, выросшего прямо из земли. Я соскреб почву с краю и увидел, что камень уходит в землю по меньшей мере фута на два - настолько глубоко мне удалось зарыться. На локомотиве не стояли обтекатели, не было дверей и прожекторов - он представлял собой просто мертвую черную обтекаемую форму. Как он следит за тем, что впереди?, недоумевал я. Откуда у него берется топливо? У меня были сотни вопросов и ни одного ответа. Как сказал Бобби Форстедт, ни в чем не было ни малейшего смысла.