Карманник наклонился вперед и что-то прохрипел водителю.
Где? — спросил тот.
Карманник показал на супермаркет с другой стороны дороги. Шофер свернул в левый ряд и стал дожидаться перерыва во встречном потоке. Машины шли сплошняком. Он молчал, но Мэллон видел, как ходят у него желваки на челюсти, — он собирался с духом, чтобы нырнуть в поперечный проулок. Подождите, сказал Мэллон, но в это время встречный грузовик вежливо притормозил, и таксист быстро пересек дорогу и въехал на стоянку. Карманник направил его вокруг магазина к заднему фасаду, оттуда на грунтовую дорогу, мимо цепи металлических складов и огороженной площадки, заставленной ржавыми механизмами и деревянными катушками с кабелем. По этой дороге таксист ехал быстрее, чем следовало: машина то и дело тошнотворно ныряла в глубокие рытвины.
Дальше, сказал карманник. Еще немного.
Потом дорога кончилась. Они въехали на грязный пустырь. На дальнем его краю стояло несколько маленьких кемперов и трейлеров, а рядом недоделанный многоквартирный дом с пустыми окнами, не огражденными балконами и потеками на бетонных стенах. Посреди пустыря, не обращая внимания на дождь, прыгали на матрасе два мальчика; другие ребята наблюдали за ними с крыш двух разбитых автомобилей. Мальчики спрыгнули на землю и, галдя, побежали к такси, с хрустом продвигавшемуся по свалке железных бочек, покрышек, размокших газет и неестественно ярких пластиковых бутылок. Мохнатая лошадка с провисшей седловиной стояла, уткнув нос в картонную коробку. Она шарахнулась от процессии, на всякий случай лягнув перед отступлением воздух. Один из ребят вскочил на капот такси и улыбнулся шоферу: крепкие белые зубы на чумазом лице. Таксист смотрел сквозь него.
Карманник также не обращал на ребят внимания. Он сидел отчужденно, погрузившись в себя, как пассажир лимузина. Туда, сказал он, вяло показав рукой на недостроенный дом. Такси остановилось, мальчишка съехал с капота на землю и поднял кулаки, как чемпион, а ребята засмеялись и стали толкать его боками.
Когда карманник вылез из машины, один из мальчишек крикнул ему: Мири! — и другие подхватили: Мири! Мири! — но он их будто не слышал. Мэллон тоже вылез. Он обогнул машину и хотел сказать что-нибудь на прощание, но карманник отвернулся, отошел на несколько шагов, а потом остановился и траурно склонил голову. Подождите минуту, сказал Мэллон шоферу и взял вора за локоть.
Нет. Платите сейчас. Сорок восемь евро.
Подождите. Не выключайте счетчик, вы получите свои деньги.
Вход был завешен пленкой. Карманник отодвинул ее, и Мэллон то ли вошел, то ли его ввел в переднюю — бетонную пещеру¸ усыпанную битой плиткой, блестевшей при свете керосиновой лампы, которая висела под потолком. В пару, согнувшись над корытом, поставленным на железную печку, старая цыганка терла на стиральной доске какую-то одежду. Она выпрямилась; из складок и морщин на темном лице на Мэллона смотрели маленькие блестящие глазки. Одно плечо было выше другого, словно она пожала ими и так и осталась. Скрипучим голосом она произнесла что-то непонятное. Карманник понурился и жалко забормотал. Старуха бросила тряпку в корыто, вытерла руки о платье и повела их из передней по темному коридору к двери, завешенной одеялом. Она отодвинула одеяло, и Мэллон отпустил локоть карманника. Ну вот, вы дома, сказал он. Тот молча прошел в дверь.
Старуха продолжала держать одеяло. Она дернула головой в сторону двери.
Нет, не могу, сказал Мэллон.
Avanti[2], нетерпеливо сказала она, блеснув золотыми зубами.
Мэллон вошел.
Мэллон вошел в изумлении от собственной покорности, с горьким вкусом страха во рту. Зачем? Чего он ожидал, с кишечной спазмой переступая порог? Точно — не этой комнаты: приглушенный свет, аккуратно застланная кровать в углу, лоснистый желтый диван и кресло ему в тон, искусственная пальма. Не этой комнаты и не двух красивых детишек, которые смотрят на него во все глаза. Один ребенок был девочкой лет восьми-девяти, другой — мальчиком чуть постарше. Они стояли по бокам от вора — девочка обняла его руку и прижималась к нему. Потом они отступили назад, а старуха прошла мимо Мэллона, схватила карманника за плечи кожаного пиджака и стащила его несколькими грубыми рывками, так что тот даже пошатнулся. Без пиджака он выглядел еще мельче — мельче и круглее. Ворча, она толкнула его к кровати, сказала что-то девочке, и девочка помогла ему лечь, а потом стала на колени и сняла с него туфельки.