Долгие годы истерлись из памяти: он не помнил свою жизнь, не помнил самого себя. Что скрывается там, в прошлом? И кем он стал в настоящем?
Но что толку изводить себя домыслами.
…Незнакомец охотно ответил на его взгляд, жадно всматриваясь с той стороны зеркального стекла.
Красный Феникс усмехнулся: в новой реальности он оказался столь миловидным и хрупким, что это было почти невыносимо. На вид несчастной жертве ритуальной казни едва сровнялось шестнадцать лет. Очень молодое лицо, безупречное, словно лик фарфоровой куклы. Длинные волосы, как драгоценная смола, текли с плеча, заплетенные свободно, но аккуратно, перевязанные красной лентой. Черты такие изящные, что сразу и не определить, юноша перед ним или девушка.
Однако, черты эти были до боли знакомы и живо напомнили Элирию о нежной юности, прошедшей на Лианоре.
А самое главное — глаза. Лучистые глаза насквозь просвечивали морем: яркая синева и зелень сплетались в них, сочетались причудливо и яростно, как океан любовно сочетается с небесами в час шторма. Цвет циан тревожил, терпко напоминая о бездонной морской бездне… напоминая о доме, что он потерял. Эти глаза — отличительный знак чистокровных, свидетельство породы.
Пречистый взгляд потомков небожителей — признак неизбывного превосходства Совершенных.
— Как только удалось ему найти человека, столь разительно похожего на меня, — рассеянно пробормотал Красный Феникс. — Удивительно. Неужто успело уже сказаться преобразующее воздействие лотосной крови?
Шеата тихонько рассмеялась за его спиной. Услышав смех, Элирий в недоумении обернулся.
— Простите, мессир, — молодая женщина смутилась. — В наше время невозможно найти человека, внешне похожего на вас. Тысячелетние династии Лианора прерваны, священная кровь утратила благословение. Великий Иерофант затратил много времени и усилий, чтобы вырастить подходящее тело. Идеальное тело, которое он сумел бы использовать в качестве вместилища духа и сознания мессира.
Элирий похолодел. Что-то в словах жрицы встревожило его и неприятным грузом легло на сердце.
— И как долго он занимался этим?
Шеата замялась, кажется, сообразив, что ненароком сболтнула лишнего.
— Сейчас середина третьего столетнего периода эпохи Черного Солнца, год 59. Совсем недавно начался первый весенний сезон.
— Первый день первого сезона весны? — задумчиво переспросил Элирий. — Кажется, я родился в этот день.
— Совершенно верно, ваша светлость.
— Познавательно, но разве об этом я задал вопрос?
Жрица замешкалась.
— Возможно, мессиру будет любопытно узнать, с какого события мы ведём новое летосчисление, — избегая прямого ответа, она отвела глаза.
— Разве не с того же самого, что и прежде?
Шеата вновь ненадолго задумалась, прежде чем нашлась, что сказать. По какой-то причине весь этот разговор доставлял ей немало неудобств.
— Эпоха Красного Солнца, которую помнит мессир Лар, началась с падения Лианора, не так ли?
Элирий сухо кивнул: именно так. То была Эпоха Второго Рассвета, и она сменила собой краткую эпоху Сумерек и темную эпоху Последних Дней, во времена которых он и был рождён на Утонувшем острове. И уже вскоре после его рождения сияющий в свете огненных солнц Лианор погрузился в морскую пучину. Создатели сами уничтожили своё творение, и былая мощь Лианора сгинула в бездну вместе с ним.
Всё это было живо и ясно в памяти, словно произошло только вчера. Словно сердце его по-прежнему в тисках непрестанных молитв, на которые нет ответа. День за днем, день за днем — и так сорок семь лет, пока в построенный им храм не снизошел благодатный огонь и утерянное благословение небожителей не было восстановлено.
— Как я вижу, мое имя тебе хорошо известно… — проницательно заметил Элирий, обратив внимание, что к нему обратились третьим, наиболее официальным именем, произносить которое вместе со статусным обращением мог всякий, — а твой господин — каким именем велит он называть себя?
Шеата покачала головой и сдержанно улыбнулась.
— Никто не называет его высокопреосвященство Великого Иерофанта, Наместника небожителей, по имени. Для этого существует высший духовный титул. А то имя на Запретном языке, которым вы звали его, тем более нельзя произносить вслух таким, как мы.
— Имя, которым я звал?..
— Да, в беспамятстве вы не один раз произнесли его, очень похожее на ваше собственное первое имя.
Красный Феникс в досаде скривился. Он действительно звал своего ученика? Как глупо. Должно быть потому, что Элиар — единственное имя, которое до сих пор ему удалось вспомнить.