Элирий погрузился в странное оцепенение: что-то в нем отозвалось и тоскливо заныло где-то внутри грудной клетки, за шестым ребром. Один только взгляд на легендарное оружие обездвиживал и лишал воли: сияющему клинку бессознательно хотелось вручить себя. Так жертва желает оказаться на алтаре ради искупления грехов. Но это же всё не на самом деле? Какие-то причудливые игры разума, не справляющегося пока с наложением двух реальностей.
Столько лет минуло!.. Неужели ручной звереныш его так возмужал? Ученик сделался похож на человека крутого нрава, который в подвластных ему землях распоряжается даже дуновением ветра, карая и милуя по своему произволу. Только чувствительный рот несколько противоречил общему образу сурового воина, сообщая о характере сложном, импульсивном и вспыльчивом.
В их первую встречу, которую он так удачно вспомнил, волчонок был еще не до конца сформировавшимся подростком. Сейчас же рост Черного жреца превосходил, пожалуй, рост самого Элирия в те далекие годы.
Как вышло, что волчонок вырос и превратился в дракона, который одним крылом своим закрыл Красное Солнце? Кажется, своими собственными руками взрастил он зверя, крылатую черную тварь, которая может теперь разорвать его…
Чужие пальцы без разрешения коснулись запястья, ища пульс. От неожиданности Элирий резко отдернул руку, и Черный жрец застыл, раздосадованный собственной поспешностью.
— Мессир не позволит осмотреть его? — негромко, полным беспредельного терпения голосом обратился кочевник, с грацией атакующего зверя опускаясь перед Учителем на колени. — Прошу прощения, но сделать это необходимо.
Пальцы вновь скользнули по нежной коже запястья — бережно, словно грубое прикосновение могло заставить юношу исчезнуть. На сей раз Элирий не отстранился. С великой деликатностью ученик его взялся прощупывать жемчужную нить пульса, по голосу крови определяя текущее состояние.
— Пульс стабилизировался, — в конце концов подытожил Черный жрец, — но по-прежнему почти неразличим. Пришло время заменить сладкий целебный настой на «Горькую слезу», которая стимулирует вашу жизненную силу. Кроме того, добавим к назначенным тинктурам экстракт цветков красного сандалового дерева, для общего укрепления.
Произнеся всё это не терпящим возражения тоном, ученик и не подумал разжимать пальцы. Элирий потянул было кисть на себя, пытаясь вырвать своё запястье, свою пульсирующую кровь из крепкой хватки, но на сей раз Черный жрец без труда удержал руку Совершенного. Взгляд Красного Феникса невольно зацепился за этот стальной обруч: сильные пальцы, созданные не для сладости молитвенных жестов, не для умиротворенного перебирания крупных бусин чёток, попеременно шершавых и гладких… нет, проще представить, как они эти чётки рвут. Пальцы ученика скорее подходят рукояти меча — пальцы воина, а не жреца. И меч — единственный бог, которому Черный жрец, по-видимому, готов был молиться.
В глазах, полных яркого золота, отразились смешанные чувства. Кажется, беспомощность и уязвимость Учителя странным образом будоражили сердце ученика.
Великий Иерофант развернул ладонь юноши кверху и быстрым движением-росчерком поставил на коже знакомый магический знак, проявляющий цвет. Печать немедленно ожила и смутно засветилась красным. Едва заметно пульсировали четкие линии, проведенные пальцами его ученика.
Красный Феникс пренебрежительно фыркнул, видя столь вопиющее положение дел: в крови его почти нет цвета. Немедленно пришла на ум памятная сцена, когда сам он проверял наличие способностей волчонка… как ярко загорелся тогда проявляющий знак! Впервые он видел такое и, если честно, был поражен: слишком большая сила, нуждающаяся в строгом контроле.
— Вы вспомнили что-то из прошлого? — догадливо предположил Элиар, внимательно глядя на сменяющие друг друга выражения лица юноши. Это лицо было слишком невинным, чтобы скрывать эмоции: Красному Фениксу потребуется тренировка, чтобы вновь научиться тонкому искусству лицемерия, церемонности и разного рода притворства. — Что бы это ни было, прошу, не делайте поспешных выводов. Жизнь Учителя была длинна и наполнена самыми разными событиями.
— Зачем ты призвал меня из небытия? — проигнорировав эти слова, Элирий прямо задал главный беспокоящий его вопрос.