— Талейран, — шепнул Левону Пронский.
Левон с любопытством смотрел на этого человека, поочередно служившего алтарю, королю, республике, Бонапарту, империи и поочередно всех их продававшего.
Левон заметил, как брезгливая гримаса на мгновение промелькнула на лице князя.
— Дорогой князь, — быстро начал Талейран, — какие события! Какое страшное падение в истории! Имя, которое могло быть неразрывно связано с целым веком, останется соединенным лишь с повествованием о нескольких приключениях! Колоссальное здание империи рушилось, как карточный домик. Франция возвращается к законным владыкам.
— Монсеньор, это еще вопрос открытый, — сухо заметил Волконский.
Монсеньор по своему титулу принца Беневентского, пожалованного ему Наполеоном, Талейран слегка пожал плечами и произнес, резко подчеркивая слова:
— Что вы хотите, любезный князь! Республика — невозможность. Регентство, Бернадотт — интрига. Одни Бурбоны — принцип. А русский император — сама законность. Но, однако, я хотел бы видеть его величество.
— К сожалению, монсеньор, этого нельзя, — холодно ответил князь, — его величество решительно приказал не нарушать его одиночества.
На подвижном лице Талейрана промелькнула мгновенная тревога, но он сейчас же овладел собой.
— В таком случае до завтра, — сказал он и, непринужденно поклонившись, заковылял к двери.
Волконский снова вернулся к государю, а Пронский подошел к Левону.
Левон только теперь обратил внимание, какой измученный, больной вид имел князь.
— Вы нездоровы, князь? — невольно спросил он.
Болезненная улыбка пробежала по лицу князя.
— Нет, — ответил он, — благодарю вас. Я только очень устал. Но, кажется, теперь уже все кончено. Государь потребовал от Наполеона безусловного отречения за всю династию. Я до сих пор не могу опомниться.
— Да, — задумчиво сказал Левон, — даже не верится.
Но, несмотря на слова князя, Левону казалось, что он поглощен совсем иными мыслями и чувствами. Усталый взор князя безучастно скользил по комнате, на бледном лице лежала печать страдания.
Разговор прервался. Из кабинета вышел Волконский.
— Не знаю, придется ли сегодня отдыхать, — заметил он. — До свидания, князь.
Он пожал Левону руку, Пронский тоже, и оба вышли.
В мыслях Левона был настоящий хаос. Ему казалось, что сама судьба глянула ему в глаза. Страшная, неотвратимая!.. Его нет… Его — владыки Запада, наследника Карла Великого. Разве это может быть? Кто же заполнит пустоту, которую он оставит в мире? И никогда Наполеон не казался ему более великим, чем в эти дни, когда его покидали люди, вознесенные им, его друзья и братья по оружию…
Левон подошел к окну и откинул портьеру. Над садом, окружавшим дворец Талейрана, уже розовело небо…
XXXI
На другой день после этой памятной ночи барон Остен — Сакен издал приказ:
«Государь император уверен и надеется, что ни один из русских офицеров в противность церковного постановления во все время в продолжение Страстной недели спектаклями пользоваться не будет, о чем войскам даю знать. А кто явится из русских на спектакль, о том будет известно его императорскому величеству».
Государь говел. Говели войска. Париж затих.
Через несколько дней парижские газеты оповестили население, что бывший император Наполеон подписал отречение за себя и за своего сына и что русский император одобрил проект конституции, предусматривающей возвращение Бурбонов. Бывшему императору Франции предоставлялся остров Эльба и был оставлен титул императора.
Долгая упорная борьба старого порядка против нового казалась конченной. Защитникам феодальной Европы казалось, что последний призрак пламенной революции сошел в вечность со сцены всемирной истории — в лице Наполеона.
Возвращение Бурбонов, казалось, ликвидировало революцию.
Друзья уже жили в новом отеле, где все дышало изысканной роскошью, где художники, по желанию владельца, сумели соединить стиль Людовиков со стилем империи. Чудесный сад окружал отель, и долгими вечерами Новиков с Бахтеевым бродили по его аллеям. Новиков вслух мечтал о предстоящей в России новой деятельности, о ее возрождении, о своем личном счастье. Мечты о личном счастье давно оставили Левона, но часто он вспыхивал жаждой дела, борьбы, и тогда жизнь не казалась ему пустой и бесплодной. Со дня на день ждали они приезда своих дорогих гостей — Новиков с восторгом, Левон в предчувствии новых, страданий. Иногда ему хотелось, чтобы какое‑нибудь неожиданное событие вновь изменило покойное течение жизни, снова вспыхнула бы война с ее опасностями, тревогами, бурями…