Старьёвщик повёл Пеэпа Лыо в соседний бар.
— Как тебе нравится госпожа Киви? — допытывался он. — Хороша, не правда ли. Возьмём-ка такси и махнём к ней. Посмотрим, как эта бабёнка без траура выглядит. Вырядилась тоже, глаз не поднимет. А с какой стати? Из-за мужа-распутника, Тьфу! Мы ей скажем: снимай-ка свои чёрные тряпки да глянь-ка нам, мужикам, в лицо!
— Нет, меня туда не тянет, — ответил Лыо.
— С чего бы? Ну не туда, так в другое место. В общем — покатим дальше.
Мезилане подозвал такси, и они проехали на какую-то глухую улицу. У большого деревянного дома, смахивающего на казарму, остановились. При слабом свете, горевшем в сенях, трудно было разобрать написанные на доске фамилии жильцов.
— Вот! Квартира девятая, этаж третий! — воскликнул Мезилане.
— Но ведь там живёт Лейли Киви, — испугался Лыо.
— Именно! Она самая, — подтрунивал старьёвщик. — Смелее, парень. Сейчас нагрянем. Нечего ей своего забулдыгу оплакивать. А то бродит, как мокрая кошка, траур напялила.
— Нет, господин Мезилане, я туда не пойду.
— С какой стати я для тебя господин Мезилане? Не тебе ли я твержу — меня зовут Якоб, а не господин Мезилане. Якоб — заруби себе на носу. Ну, пошли!
— Не пойду!
— Ну и не ходи! Трянка! — Старьёвщик толкнул приказчика в бок и быстро поднялся по скрипевшей деревянной лестнице.
Вскоре на третьем этаже послышался громкий стук.
Но прошло немало времени, пока чья-то рука не приподняли занавеску, висевшую за дверным стеклом. Кто там? Лейли Киви, стоявшая у двери, была в этот раз мало похожа на себя. Согбённая, седая как лунь, вся в морщинах, с запавшими глазами, она казалась призраком. Выпивший старьёвщик не сразу догадался, что за стеклом стоит не Лейли Киви, а её мать.
— Ну и страшилище, — ругнулся про себя Мезилане — Да отворите же дверь. Что вы этак перепугались? Не смотрите на меня с таким ужасом — не убийца к вам нагрянул, Я к вашей дочери по делу пришёл.
Дрожащим голосом старуха ответила, что дочки нет дома.
— Где же она запропастилась? — разворчался Мезилане. — Порядочному человеку, а тем более порядочной женщине пора в такой час дома сидеть. Она, должно быть с минуты на минуту вернётся. Пустите-ка меня в переднюю, — я её подождать хочу. Мы с ней давние знакомые, даже друзья, а ежели вам этого мало, так я ещё и благодетель…
Всё же не пустили его. А когда он расшумелся, захлопали двери соседних квартир, где на пороге появились внушительные мужские фигуры Старьёвщику не осталось ничего иного, как извиниться перед старухой, приподнять шляпу и убраться вниз по лестнице.
Ни Лыо, ни машины внизу не оказалось. Мезилане страшно обозлился и решил отомстить приказчику. Медленно побрёл он по тёмному переулку, приставая к одиноким женщинам.
Не беда, что хозяин вечером в баре предложил приказчику звать его по имени — Якобом На следующее утро всё вошло в обычную колею. Старьёвщик снова стал господином Мезилане. Лыо держался как подобает — в меру официально. Владелец лавки не стал распространяться о вчерашней пьянке. Он только заметил, что не помнит, куда они завернули, выйдя из бара.
Лыо по-прежнему старался подыскать себе новое место. Всё отвратительней становилась работа в лавке, в этом притоне ворюг и мошенников. Молодой человек не сомневался, что ловкий и бессовестный Мезилане обведёт вокруг пальца, измытарит такую неумелую и неопытную в житейских делах женщину, как Лейли Киви.
На днях она пришла к старьёвщику заплаканная и с тоской призналась, что крайне нуждается в деньгах. Ей нужно лечить мать. Та опасно захворала и сейчас лежит при смерти.
— Неужто умирает ваша матушка? — вздохнул Мезилане и вспомнил старушечье лицо, которое недавно видел вечером за стеклянной дверью. «По такой морде действительно могила плачет, — подумал он. — Да стоит ли эту развалину по докторам возить, убиваться из-за неё».
А вслух сказал:
— Умирает! Какая жалость! Ну что же. Согласитесь продать мебель за семьсот, и завтра же деньги тут как тут. Сам я, правда, ни пенни не заработаю на этом, ну да ладно, хорошо, что хоть место в лавке освободим. Прошло несколько дней, и Лейли Киви пришла сказать о своём согласии продать мебель за семьсот крон. Мезилане куда-то отлучился, за прилавком был один Лыо.
— Я не знаю, что мне делать, — сетовала вдова. — Мать надо везти к докторам, а у меня в кармане ни цента. Если её не поместить в лечебницу, она умрёт.
Лыо, стоя за прилавком, чувствовал себя весьма неловко. Он потупился, его мучило сознание вины перед этой женщиной. Ведь какую помощь он мог бы оказать ей двумя—тремя словами. Но за эти же слова он может потерять место у старьёвщика.
Лыо соболезнующе поглядел на женщину, которая сидела на диване. Она выглядела утомлённой и больной.
— Мне хотелось бы кое-что сказать вам, но только, пожалуйста, не говорите об этом никому, — внезапно выпалил приказчик. Кровь бросилась ему в голову, в груди не хватало воздуха.
Женщина кинула на него изумлённый взгляд.
— Что? — спросила вдова и чуть приподняла траурный флёр.
— Насчёт вашей мебели, — продолжал Лыо. — Противно смотреть, как вас обманывает Мезилане. Я знаю, что у него есть на примете покупатель, который сразу заплатит за вашу мебель тысячу пятьсот крон!
— Полторы тысячи!
Женщина почти выкрикнула эти слова, Она быстро встала с дивана и через прилавок слегка наклонилась к Лыо. Они говорили полушёпотом, едва слышно, словно эти тайные речи могли стоить жизни кому-либо из соучастников.
— Вы сказали, что кто-то намерен заплатить за мою мебель полторы тысячи крон. А Мезилане говорит — семьсот.
— Чтобы положить восемьсот себе в карман.
— Это правда?
От волнения Лейли Киви начала заикаться. Она не знала, как ей поступить, что придумать.
— Благодарю вас, — сказала она. — Благодарю.
Благодарность — это самый пустяк. Лучше бы она спросила,что теперь ей делать. Может быть, Мезилане как раз и отправился за поисками добычи. Повезёт ему, вернётся он и выложит на стол семьсот крон, а ей скажет: вот вам за мебель. Никто лишнего платить не пожелал, да и товар больше не стоит. А сам подумает: хватит с меня этой нервической дамочки. Я под её дудку плясать не собираюсь — сделка на продажу подписана, на попятный не попрёшь! Суньте эти бумажонки в карман и скажите мне спасибо.
— Посоветуйте, господин Лыо, как мне теперь быть, — в отчаянии просила женщина.
И Лыо сказал:
— Приходите сюда сегодня же вместе с экспрессами1. Если застанете старьёвщика в лавке, прямиком заявите ему: «Господин Мезилане, вы неоднократно сокрушались, что мой гарнитур обременяет вас. Хорошо, я увезу свои вещи». Потом вы отправитесь к тому самому клиенту, который хотел приобрести мебель, и скажете: «Я слышала, что вас интересует обстановка для квартиры. У меня продаётся мебель, которая вам понравилась. Полторы тысячи крон, и она ваша».
Вдова так и поступила — пришла вторично, чтобы забрать свой гарнитур. Не один час пришлось воевать со старьёвщиком,выслушивать брань и угрозы. В конце концов мебель всё-таки погрузили на подводу и увезли.
Для Мезилане это был самый злосчастный день. Он носился по комнатам как угорелый, швырялся вещами, поносил Лейли Киви самыми гнусными словами. Лыо же молчал, не разделяя горести хозяина.
Ещё раз прогремел гром в лавке, когда Мезилане узнал, что мебель продана именно тому человеку, который должен был купить гарнитур, суливший старьёвщику большие деньги за комиссию.
— Кто же это, чёрт побери, свёл их обоих? — ругался Мезилане. — Стерва портовая, девка штурманская. Видеть не хочу эту морду. Придёт сюда ещё раз, вышвырну вон.
И снова помалкивал Лыо — как воды в рот набрал. Сторонился хозяйских огорчений и хозяйской злобы.
Изо дня в день обдумывая причины своей торговой неудачи, Мезилане стал подозревать приказчика в сговоре с вдовой и однажды, встретив её на улице, подверг Лейли Киви допросу:
— Значит, удачно продали гарнитурчик?
— Продала, — ответила вдова.
— Хорошие деньги выручили?
— Разумеется.
— А сколько вы своему помощнику дали?
— Какому помощнику?
— Ещё спрашиваете? Да моему Лыо! Не надо плечиками пожимать. Он сам посовестился — рассказал мне обо всём. Да и к чему скрываться, ведь я и сам понял, кто у вас в советчиках был. Крон двадцать вы ему всё-таки отвалили?
1
В буржуазной Эстонии так назывались рассыльные, занимавшиеся также перевозкой мебели. Экспрессы были объединены в организацию, носили форму, номер.