Несколько дней, очень морозных и трудных, было потрачено нами на поиски соболя, но результатов никаких. Неудача преследует меня. Я начал терять надежду увидеть живого соболя.
Авдеев убеждал бросить поиски в этих местах и предлагал обследовать другой хребет.
Софронов всячески противился и предлагал подняться еще выше, в горы. Он мотивировал это тем, что там урожай орехов кедрового стланика, и соболь мог уйти к самой гольцовой зоне. Я решил попытать счастья - обследовать заросли кедрового стланика. Утром мы с Авдеевым поднялись к вершинам сопок и пошли крутыми склонами, а Софронов ушел по ключу, как всегда - один. Почти у самого перевала мы обнаружили цепочку следов - отпечатки круглых широких лап. След был не очень свежий, зверек прошел давно, но радости моей не было предела. Мне все казалось, что след, как мираж, исчезает.
- А может, это колонок наследил? - спрашивал я Авдеева.
- Да ты, что, паря, будто я колонка не знаю. Соболь, он! Слава богу, в свое время походил за ним, знаю!
Следов было много. Они шли в разных направлениях, и Авдеев, разглядывая их, восклицал:
- Наконец-то! Подвезло и нам!
- Как думаешь, удастся нам его взять?
- Подожди. Тут такое дело, что никогда вперед загадывать не следует - это первое…- Авдеев, как большинство старых охотников, был суеверен и боялся спугнуть удачу неосторожным словом.
Долго кружили мы по ночным нарыскам, прежде чем нашли совсем свежий след, по которому и устремились с твердым намерением настичь маленького хищника. Соболя привлекали все пустоты под снегом, он часто уходил под кроны стлаников, придавленных толщей снега. В россыпях он шел между камнями и, пробравшись лабиринтом пустот, снова выходил наружу. Так он искал пищух.
Зверек был очень быстрый, неутомимый и за ночь избегал большое расстояние. Не раз он уходил склоном почти в долину, заставляя нас то спускаться, то снова взбираться на сопку. Для него везде была дорога: и под снегом и между камней.
Потеряв след, собака начинала кружить и иногда находила новый след, но уже в полсотни метров дальше. Старания собаки избавляли нас от лишней беготни и к исходу дня мы добрались до убежища соболя, где он устроился на дневной отдых. Это была норка под корнями старой лиственицы. Убедившись, что выхода следа нигде поблизости нет, мы скинули мешки с усталых плеч.
- Попьем чайку, а потом начнем «выживать» хозяина из норы,- предложил Авдеев.
Вспыхнули тонкие сухие веточки, наломанные с елки вместе с висящими на них лишайниками, язычок пламени резво пробежал по ним, лизнул закопченное днище котелка, набитого снегом. Подкрепившись чаем, мы принялись за дело. Место, где спрятался зверек, обтянули тонкой сеткой - обметом, которую подвесили на воткнутых в снег колышках. Низ сетки притоптали ногами в снег так, чтобы зверек, выскочив, не юркнул под нее. Перескочить через сеть он тоже не мог, так как обычно не делал высоких прыжков, а старался уйти низом. В этот круг зашли мы с Авдеевым и завели собаку Кирьку. В кругу находились три дерева, стволы которых пришлось тщательно очистить от коры, чтобы соболь не заскочил на них и не ушел по ветвям, как белка.
На всякий случай мы приготовили и «рукавчик» - сетку, напоминающую устройством вершу для ловли рыбы; только колечки, на которых была она натянута, совсем маленькие, а вся длина ее достигала полутора метров. Ставят «рукавчики» у норы так, чтобы выскочивший зверек попадал в эту вершу, где его легче было схватить. Длинным прутом Авдеев начал исследовать нору. Собака нетерпеливо поскуливала и тоже лезла головой в нору, с шумом втягивала в себя воздух, показывая, что зверь находится здесь. Однако соболь не подавал никаких признаков жизни, и лишь когда Авдеев зажег кусочек березовой коры и сунул его в нору, там что-то зашуршало.
В одно мгновение соболь черной птицей вылетел из норы, и не успели мы опомниться, как он вскочил на дерево, но, не удержавшись на лишенном коры гладком стволе, спрыгнул и прыжками пустился наутек. Ударившись в сеть, он запутался в ней и тут же был схвачен собакой, которая единственная оказалась проворной и будто только ждала, чтобы зверек попал ей в зубы. Пока мы подбежали к лайке, соболь был уже мертв и лежал на снегу, оскалив маленькие, но острые, как шильца, белые зубки.