К моим охотничьим способностям он до сих пор относится скептически. Умения бегать по тайге без устали и хорошо стрелять, по его мнению, мало для охотника.
- Хороший охотник в тайгу идет, сразу видит, где какого зверя искать надо. Летом в одном месте, зимой в другом… Если охотник не знает, в какую погоду где зверь ходит, какую травку кушать любит, как зверя найдет? Тайга большая, можно неделю туда-сюда ходить и зверя не встретить…
Авдеев - человек, знающий тайгу, как свой дом,- кивает согласно головой.
- Правду Софроныч говорит. Стрелять зверя нехитро, каждый сможет. Выследить, найти - самое трудное на охоте…
В скупых высказываниях Софронова всегда есть доля познавательного для меня материала, и я стараюсь внимательно слушать, что он говорит.
- Раньше в верховьях Уды и Зеи совсем волка не было, а теперь все больше и больше. Я думаю, этот зверь вместе с человеком в тайгу идет. Человека в тайге много, волка еще больше…
- Верно, верно, много волка,- соглашаются охотники.
- Что же вы его не истребляете? - спросил я.
- Волк хитрый зверь, ночью охотиться любит, увидеть его трудно. Пробовали травить стрихнином - свои собаки пропадают. Капканы ставить надо - опять велика тайга: как узнаешь, где он появится?
- Но ведь волк уничтожает ваших оленей, сохатых…
- Немного олешков и раньше медведь давил,- соглашаются охотники, как с неизбежным злом,- а сохатых в нашей тайге много!
- В прошлом году я на одной сопке сорок штук насчитал,- сказал Софронов.
- А раньше еще больше было?
- Нет, сохатого меньше. Сохатый каждый год табуны увеличивает. Охотники за зиму от силы из сотни пять-десять штук возьмут…
- Да, летом в два раза больше…- добавляет с иронией Авдеев.
- Верно, летом сохатого легче брать. Он от гнуса в воду идет, искать его легче летом, по тайге много ходить не надо…
- То-то же!.. И разговор меняет тему:
- Как увеличить число зверя в тайге?
- Выпустим новых зверей - ондатру и норку, привезем бобров, начнем отлов соболя живьем,- говорю я.
- Это хорошо бы нового зверя у нас пустить. Кормов много, пусть живет, а то белки стало меньше, лисицы, выдры тоже мало. Совсем плохо охотнику…
К полуночи споры и разговоры затихают, то один, то другой начинают позевывать, и вот кто-нибудь говорит:
- А не пора ли нам на боковую?..
Мы кладем в печку сырые березовые дрова, чтобы горели подольше, гасим свечу, и в наступившей темноте сквозь холстину палатки проглядывает блеклый диск луны.
На оленьей шкуре мягко и тепло. Не зря их местные жители называют «постелями». Густой пористый волос северного оленя непрочен, лезет из шкуры, но почти не теплопроводен. На такой шкуре можно спать на снегу и не чувствовать холода. В летнее сырое время нужна другая подстилка - медвежья, барсучья или какая-либо другая шкура, но зимой лучше оленья. Не простудишься!
Ночь. За палаткой нажимает мороз. Зимнее безмолвие нарушается потрескиванием деревьев, лопающихся от стужи, да скрипом снега под копытами оленей, бродящих возле палатки.
ЗИМНЕЕ НАВОДНЕНИЕ
Утром мои спутники-охотники не к торопятся выходить в тайгу. Они ~ подолгу пьют густой чай, заедая его пресными лепешками из белой муки, которые пекут на жестяном листе, пьют вдоволь, на весь день. Затем они сосредоточенно и тщательно обуваются, выстилая олочи лосиной шерстью или мелкой неломкой осокой, и уходят на учет соболей. Я хочу сходить в тайгу один. Захватив с собой компас, топор и карабин, отправляюсь на ближайшую сопку. Ее склон покрыт густым труднопроходимым ельником.
Хорошо утром в лесу, когда первые лучи солнца проникнут в сумрачный заснеженный лес и позолотят шапки снега на спящих деревьях! Тихо, не шелохнув веткой, стоят ели, а над ними чистое, безоблачное небо. В лесном безмолвии стук дятла разносится, как щелчки кастаньет.
Подъем на сопку труден. Склон крутой, приходится лавировать среди валежин и зарослей, утопая в рыхлом, сыпучем снегу. Поднявшись на сопку, я хотел отдохнуть, как вдруг увидел свежий соболиный след, и усталость как рукой сняло. Я побежал по следу на лыжах. След уводил меня с сопки на сопку, все выше и выше к хребту.
На моем пути непролазной стеной встал ельник, но соболь прошел, должен пройти и я вслед за ним, куда бы он меня ни завел.
Бледно-зеленые лишайники гирляндами свешиваются с ветвей старых деревьев. Я задеваю за ветки, снег комьями и мелкой искрящейся крупой сыплется на меня. Как я ни отряхиваю его с одежды, он прилипает к куртке, подтаивает, и скоро я чувствую, что рубашка на плечах и в рукавах уже мокрая, а куртка смерзается и начинает «греметь», когда задеваешь за сучки.