Вскоре среди мелкого кустарника показался черный силуэт кабана, пасшегося отдельно от стада. Он рылся в снегу. Мне очень хотелось выстрелить по кабану первому, но как я ни старался прицелиться - мешали ветки кустарников. Я боялся, что пуля срикошетит и тогда кабан уйдет. Пришлось отклониться в сторону. Кирька чуял зверя, с нетерпением натягивал поводок, привязанный у меня к поясу, но отпускать его до выстрела Авдеев запретил. Секач с его острыми загнутыми клыками легко может распороть любую собаку. Несмотря на кажущуюся величину и неповоротливость, кабан очень проворный зверь.
Стараясь обойти поваленное дерево, я наступил на ветку и она звонко хрустнула под лыжей.
Кабан, спокойно рывшийся в снегу, в мгновение, словно подброшенный пружиной, отскочил в сторону и, задирая кверху длинное рыло, с шумом стал втягивать воздух. Громкое сопение послышалось со всех сторон.
Видно было, что стадо, невидимое нами из-за снега, уже всполошилось и старается определить, откуда и какая угрожает ему опасность.
Я проклинал заросли, мешавшие мне послать пулю в зверя, эту чащу, где нельзя прицелиться в убойное место.
Авдеев сделал рукой знак стоять и не двигаться. Но как было устоять, когда в каких-нибудь тридцати метрах за елью стоял и сопел кабан. Сделать шаг в сторону - и он мой! Тихо наклоняюсь, чтобы передвинуть ногу, и вспугиваю кабана.
Рявкнув, словно медведь, он бросился под косогор, и все стадо кинулось вслед за ним. Забыв обо всем, я изо всех сил побежал вслед.
Глубокий снег мешал коротконогим зверям бежать, но они не меняли направления и, не снижая скорости, неслись за старой свиньей - вожаком стада. Поросята и подсвинки, утопая в снегу, вспарывали его и уходили под снегом, как рыбы в воде. Лишь снежные волны вздымались над их бурыми спинами и указывали путь, по которому уносились клинообразные туши. Я даже выстрелить не успел, как кабаны скрылись.
Огорчению моему не было предела: «Дурак,- проклинал я себя,- почему не послушался, побежал за ними!» Я готов был оттрепать себя за уши, но Авдеев подошел и стал меня успокаивать:
- Ничего, паря, не горюй. Попьем чайку и снова догоним. Они сейчас выйдут на солнцепек, где снегу поменьше, и будут там рыться. Кабан долгой памяти не имеет; испугай его -он бежит; стал - забыл обо всем! Только теперь не горячись, не торопись, а то уйдем домой без кабана, нас Софронов застыдит. Будешь стрелять - выбирай чушку, которая пожирнее, да не забудь, что у нее щетины на хребте на четверть, целиться пониже надо!
Мы развели огонек и стали подкрепляться чаем. Авдеев пошутил:
- Такая жизнь охотницкая: утром - чай, не убил зверя, так и днем чаек, а пустой придешь - и вечером чаишко!
Чаек был горьковат от снега, на котором оседала пыльца с деревьев, но мы уже привыкли к этому привкусу талого снега и не обращали на него внимания.
Предположения Авдеева оправдались: мы скоро нагнали стадо. Звери паслись на южном склоне сопки, и мы смогли подойти к ним довольно близко.
- Ты стой здесь,- сказал мне Авдеев,- а я попробую их обойти.
С этими словами он углубился в лесную чащу, стараясь зайти с подветренной стороны. Не успел он скрыться как следует, я услышал треск валежника, и прямо на меня выскочили чем-то напуганные четыре кабана. Заметив меня, они остановились и тревожно засопели. Я видел их злобные маленькие глазки, пену на клыках, раздувавшиеся ноздри.
Я выстрелил по переднему кабану. Кирька, привязанный у меня к поясу, так сильно рванулся, что я не устоял на ногах и бухнулся в снег. Хотя я тут же проворно вскочил на ноги, но кабанов и след простыл.
Пришлось спустить с поводка собаку, и она унеслась по следу. Через минуту послышался лай. Я бросился сквозь чащу, но, пока продирался в кустарниках, раздался выстрел Авдеева: он раньше меня подоспел к зверю.
Убита была жирная свинья весом около ста двадцати килограммов. Мы сняли с себя сумки, все лишнее и принялись свежевать зверя.
Авдеев первым долгом вспорол живот, освободив тушу от внутренностей. Затем вырезал два окорока и положил их в мешок. Кирьке и Верному досталась печенка. Остальное мясо присыпали снегом и накрыли целой копной еловых веток, придавив их сверху бревном. Так обычно прячут охотники добычу от назойливых ворон.
Эти черные хищники уже расселись по деревьям, каркали, дожидаясь, когда мы уйдем. Ворона - очень зоркая птица!
Не раз я поражался, как они с высоты замечали малейшее пятно крови на снегу. Вот и теперь они перекликались, созывая на пиршество птичью братию:
- Карр! (Сюда, дескать,- добыча!)
- К-р-ры!
Поглядывая на нас, они переговаривались, видно не терпелось, чтобы мы ушли побыстрее.