Мы пошли по следам. Вскоре след привел нас к толстой старой липе. Собаки заволновались, мы подумали, что зверь близко, но дело было не в нем. Возле липы на снегу валялась густая черная шерсть, а снег был утоптан и местами окрашен кровью.
В корнях вековой липы зияло черное отверстие.
Сняв карабин с плеч, мы подошли к дереву.
- Работа тигра,- промолвил Авдеев после беглого осмотра.- Видишь, в корнях липы гималайский медведь сделал себе берлогу, а тигр его учуял, разворотил лапами отверстие, вытащил его оттуда и задавил…
- А где же тогда медведь? - наивно вырвалось у меня.
- Известно, сожрал он его. Вот и лапа одна валяется…
Подняв из снега уцелевшую медвежью лапу с загнутыми, как крючья, когтями, Авдеев определил, что вес медведя не превышал пяти пудов.
- Мелкий медведишко был - муравьятник! - Недоеденные остатки медведя растащили вороны и колонки, следов которых было вокруг множество.
- Голодный был тигр,- сказал Авдеев.- Съесть такую зверину… Аппетит, нечего сказать!.. И надо же вытащить из дупла косолапого, ведь он тоже царапаться может! Поди упирался крепко…- Забросив на плечо карабин, он кивнул мне головой:
- Пошли дальше!
Два дня мы брели по следу тигра. Зверь уходил строго на запад. Видимо, медвежатина была настолько сытной, что он не обращал внимания на следы кабанов и изюбров, которые пересекал. Какая-то непонятная нам нужда гнала его в одном направлении.
Усталые, мы присели на валежину.
- Не догнать нам его, далеко пошел, куда-то на новые места,- уныло проговорил Авдеев.- Пойдем назад? А?..
Я кивнул головой в знак согласия.
Софронов, обеспокоенный нашим долгим отсутствием, был очень рад, что мы вернулись.
- Завтра хотел за вами идти! - сказал он.- Думал взять пустую нарту и ехать.
Он изловил четырех охристо-рыжих колонков и преподнес их мне.
- Бери, ты просил, Саша!
Мы сытно покушали и легли отдыхать у теплой печки.
Дни становились заметно теплее, на косогорах снег подтаивал, оседал и ночью образовывался наст.
По такому снегу легко ходить только в морозик рано утром и вечером.
Надо было торопиться, пока не наступила распутица, тем более что мы шли на юг, а не на север.
Недели через полторы мы поднялись на гребень сопки и остановились. Издали еле слышно донесся непонятный звук. Авдеев стал вслушиваться, как это делает иногда сохатый, поворачивая голову, чтобы учуять, откуда идет звук.
Мы тоже стали прислушиваться, и звук дошел до нас, радостный, вселивший в меня бодрость и желание прыгать, петь…
После восьми месяцев скитаний я услышал паровозный гудок. Я его сразу узнал и чуть не задушил в объятиях своих друзей.
- Паровоз! Вы понимаете, паровоз? Конец нашим скитаниям, нашим трудностям!
Был золотистый угасающий вечер. Солнце село за дальние сопки, но последние лучи еще пронизывали лес и долину, раскинувшуюся перед нами. Только внизу долины уже расстилалась голубая вечерняя дымка, и вдруг над ней протянулся белый след паровозного дыма. Поезд шел на Москву.
А еще дальше, там, откуда выполз этот червячок дыма, вдруг заискрились слабые звездочки огней. Это в поселке Бира зажгли электрический свет.
Я подбросил шапку и крикнул «ура!».
- Пойдем на станцию? - спросил Авдеев.- Или нет?
- Зачем? Тайга лучше. Ночуем, потом станцию пойдем смотреть,- ответил Софронов.
Пришел конец нашему путешествию.
Мне остается сказать немногое. Приехав в Хабаровск, я не застал там Абрекова. Он знал, что основная масса соболей находится в верховьях Буреи, не разрешал там промысла, так как рассчитывал сам сделать это «открытие». Увидев во мне соперника, он решил направить экспедицию по пустым местам. Ему это удалось бы, возможно, но у Лямина в Чумикане была совершена кража. Во время следствия ящик с документами сразу же был опечатан и началась ревизия, чтобы установить действительный размах хищения. Таким образом, Лямин, старый приятель Абрекова, не смог уничтожить частных писем, которые он по беспечности сунул в ящик вместе со служебными бумагами.
Письма попали в руки следователя, который сообщил об этом Скалову, а тот разослал по всем сельским советам на моем пути телеграмму.
Через месяц, дождавшись своего груза с коллекциями, я сел в поезд, чтобы ехать из Хабаровска в Москву и доложить о результатах первого этапа экспедиции.
Меня провожали Авдеев и Софронов. Они должны были с первым рейсом шхуны «Пушник» уйти в Чумикан.
Я обнял Софронова, и мы поцеловались.
- Хороший ты мужик, Саша! - сказал старик.- В Чумикан приедешь - заходи, опять в тайгу пойдем.