мной давней клички
Пустое, в сущности, словцо
Явилось вдруг по той привычке,
А я смотрю ему в лицо:
Все тоже в нем, что прежде было,
Но седина, усталость глаз,
Зубов казенных блеск унылый —
Словцо то нынче в самый раз,
Ровесник — друг. А я-то что же?
Хоть не ступал за тот порог,
И я, конечно, не моложе,
Одно, что зубы уберег.
— Старик.
И нет нелепей муки:
Ему ли, мне ль свисток дадут,
И вот семнадцать лет разлуки
И этой встречи пять минут!
И вот они легли меж нами —
Леса, и горы, и моря,
И годы, годы с их мечтами,
Трудами,
войнами,
смертями —
Вся жизнь его,
Вся жизнь моя…
— Ну вот, и свиделись с тобою.
Ну, жив, здоров?
— Как видишь жив.
Хоть непривычно без конвоя,
Но, так ли, сяк ли, пассажир
Заправский: с полкой и билетом…
— Домой?
— Да как сказать, где дом…
— Ах, да! Прости, что я об этом…
— Ну, что там, можно и о том.
Как раз, как в песенке не новой,
Под стать приходятся слова:
Жена найдет себе другого,
А мать… Но если и жива…
Так. Ты туда, а я обратно…
— Да, встреча: вышел, вдруг —
смотрю…
— И я смотрю: невероятно…
— Не куришь?
— Как еще курю!..
Стоим. И будто все вопросы.
И встреча как ни коротка,
Но что еще без папиросы
Могли бы делать до свистка?
Уже его мы оба ждали,
Когда донесся этот звук.
Нам разрешили
Наши дали
Друг друга выпустить из рук…
— Пора!
— Ну что же, до свиданья.
— Так ты, смотри — звони, пиши… —
Слова как будто в оправданье,
Что тяжесть некая с души.
И тут на росстани тайшетской,
Когда вагон уже потек,
Он, подбодрившись молодецки,
Вдруг взял мне вслед под козырек.
И этот жест полушутливый,
Из глаз ушедший через миг,
Тоской безмолвного порыва
Мне в сердце самое проник.
И все. И нету остановки.
И не сойти уже мне здесь,
Махнув на все командировки,
Чтоб в поезд к другу пересесть.
И от нелегкой этой были,
На встречной скорости двойной,
Мы в два конца свои спешили
Впритирку с ветром за стеной.
Бежал, размеченный столбами,
Как бы кружась в окне, простор.
И расстоянье между нами
Росло на запад и восток.
И каждый миг был новой вехой
Пути, что звал к местам иным…
А между тем я как бы ехал
И с ним, товарищем моим.
И подо мной опять гудела
В пути оставленная сталь.
И до обратного предела
Располагалась та же даль.
И от вокзала до вокзала
Я снова в грудь ее вбирал:
И тьму тайги, и плес Байкала,
И степь, и дымчатый Урал.
И к Волге — матушке с востока
Я приближался в должный срок
И, стоя с другом локоть в локоть,
Ее заранее стерег.
А через сутки с другом вместе,
Вцепившись намертво в окно,
Встречал столичные предместья
Как будто их давным-давно,
Как он, не видел. И с тревогой
В вокзальный тот вступал поток…
А между тем своей дорогой
Все дальше ехал на восток.
И разве диво то, что с другом
Не мог расстаться я вполне?
Он был недремлющим недугом,
Что столько лет горел во мне.
Он сердца был живою частью,
Бедой и болью потайной.
И годы были не во власти
Нас разделить своей стеной.
И, не кичась судьбой иною,
Я постигал его удел.
Я с другом был за той стеною.
И видел все. И хлеб тот ел.
В труде, в пути, в страде походной
Я неразлучен был с одной
И той же думой неисходной, —
Да, я с ним был, как он со мной.
Он всюду шел со мной по свету,
Всему причастен на земле.
По одному со мной билету,
Как равный гость, бывал в Кремле.
И те же радости и беды
Душой сыновней ведал он:
И всю войну,
И День Победы,
И будни нынешних времен.
Я знал: вседневно и всечасно
Его любовь была верна.
Винить в беде своей безгласной
Страну?
При чем же здесь страна!
Он жил ее мечтой высокой,
Он вместе с ней глядел вперед.
Винить в своей судьбе жестокой
Народ?
Какой же тут народ!..
И минул день в пути и вечер.
И ночь уже прошла в окне,
А боль и радость этой встречи,
Как жар, теснилася во мне.
Врываясь в даль, работал поезд,
И мне тогда еще в пути
Стучала в сердце эта повесть,
Что я не вправе обойти.
Нет, обойти ее — не дело
И не резон душе моей:
Мне правда партии велела
Всегда во всем быть верным ей.
С той правдой малого разлада
Не понесет моя строка.
И мне свое исполнить надо,
Чтоб в даль глядеть наверняка.