— Мне кажется, что фиктивные, — решил Петр Евсеевич и посмотрел на Гатилина. — Надо бы знать это точно…
— Вы же понимаете, — возразила Елена, — перепроверить нельзя…
— Пожалуй… — согласился Алимушкин. — И все же если это не недосмотр, не случайная ошибка…
— Да, если вам так угодно…
Остановившись напротив Елены и разговаривая с ней, Алимушкин сдерживал поднимавшееся в нем раздражение. Он старался говорить ровно, спокойно, хотя чувствовал, что все в нем взвинчено до такой степени, что он и сам не понимал, как в такой ситуации можно быть хладнокровным хотя бы внешне. Похоже, однако, что и у Елены нервы на пределе. Если она озабочена сейчас тем, чтобы не выдать волнения, то вполне вероятно, что говорит она то, что думает… Эта скованность ее, внутреннее оцепенение скоро пройдут. Ведь, как правило, импульсивные натуры не долго выдерживают сильное напряжение — начинается истерика… И Алимушкин, заложив руки за спину и сцепив их, быстро, но не напрягая особенно голос, спросил ее:
— Скажите, Елена, вы решились на это внезапно, неожиданно для себя или…
— Всю жизнь мечтала! — усмехнувшись, перебила Елена. — Убедилась теперь, что способна…
Конечно же Алимушкин обратил внимание и на иронию в ее словах, и на поспешность, с какой она оборвала его вопрос, но будто не заметил ее вспышки, голос его сделался еще мягче:
— Какие все же конкретно были причины?
— От моих причин легче вам не будет! Да и не скажу я… — Елена, покраснев, сунула руки в карманы пальто, запахнулась, точно почувствовала вдруг холод.
Да и что она могла сказать им?.. Как все эти годы ссорилась, мирилась и расходилась с Басовым? Или как ехала утром с Бородулиным и чуть не свалилась в проран?.. А потом услышала усиленный динамиками голос Басова: «Аня, вернись! Я виноват перед тобой…» Это не интересно. Да это и не причины все, а следствия… Причина, может быть, в том, что Басов, что бы ни делал, всегда был прав!.. А перекрытие — верх его торжества. Теперь оно сорвалось, и Басов не хуже ее понимает, что прежнее не имеет уже никакого значения, и этот «эпизод» (неожиданно пришло ей на память бородулинское словечко) запомнится Басову надолго. О чем еще говорить?! Виновата ли она, что отпустила девочку свою погулять? Разумеется! А та, глупышка, сдуру-то и обрадовалась…
Медленно поднялся из-за стола Басов.
— Хватит, Петр Евсеевич, — сказал он. — За все я буду отвечать…
Резким жестом Алимушкин остановил Никиту. К Елене:
— Вы читали нашу сегодняшнюю газету?
— Газету?! — Она удивилась неожиданности вопроса. Утром, придя на работу, увидела у себя на столе… Какая-то статья там была отчеркнута красным. А уже знала, что приходил Никита. Значит, он подчеркнул что-то поучительное для нее. Елена смяла ее и швырнула в корзину для бумаг. — А что, — спросила она Алимушкина, — там были инструкции на этот счет?
— Чем вы кичитесь, Елена? — не выдержала Даша. — Ведь после такого людям в глаза нельзя смотреть…
Елена и бровью не повела в ее сторону. Лишь с языка помимо воли сорвалось:
— Переживут как-нибудь… — а крашеные губы искривились в усмешке.
— Лена, Лена… — Даша отвернулась.
Играя желваками на скулах, Гатилин выжидающе посмотрел на Никиту. Тот встретил его взгляд, но ничего нельзя было понять по лицу Никиты. Какая-то глухота, отрешенность от всего сквозили в его глазах, и это особенно не понравилось Виктору Сергеевичу, но он ни о чем не спросил Никиту, когда тот, глядя под ноги, вышел из вагончика. На крыльце Никита остановился, подставил лицо ветру и, сведя на скуластом, остром своем подбородке пальцы, долго стоял так с широко раздвинутыми локтями и смотрел на Аниву.
Пенился, шумел зеленоватой волной падун, а в проране ветер упруго накатывал волну на волну. Течение сносило в водоворот пенные барашки, срываемые ветром, и Никита видел, как вспухает, вздувается от избытка воды и играет Анива. Если бы начать в девять! Тогда напор был слабее… А сейчас расход уже восемьсот… Чем перекрыть лишние триста кубометров?! Нет, нечем… Избегая смотреть на мост, на банкетную площадку, где стояли люди, Никита повернулся в сторону верхового переката, где должны были бы показаться черные крапинки валунов, но там то ли хлестали волны, то ли низкое небо лохматыми клочьями отражалось в воде…
В вагончике, словно окончательно убедившись, что Елена ничего больше не скажет им, Гатилин кивнул ей:
— Идите…
Елена вышла.
Проследив взглядом, как закрылась за ней дверь, Виктор Сергеевич невольно попридержал вздох. И что теперь будет с Никитой?! — с сожалением подумал он. Сам он считал, что судьба беспощадна только к слабым. И это справедливо, потому что сильные, выдержанные, закаленные люди не совершают ошибок, за которые приходится так жестоко расплачиваться. Лично он, Гатилин, рад сделать все, чтобы не причинить Никите новую боль, но ведь нельзя сидеть сложа руки. Нельзя молчать и думать черт те о чем, когда и так все ясно!.. Молча поднялась и ушла Даша.