Алимушкин, перекрывая грохот бульдозеров, кричит Гатилину:
— Видал?.. Нет, ты скажи: видал?!
Соглашаясь, Гатилин трясет головой, но его закушенные, как покоробившиеся стручки, губы безвольно разъезжаются, тяжелую, квадратно-круглую голову скашивает набок. Обмахнувшись платком, он бочком подходит к Никите. Не говорит ничего. Ему кажется, что он стыдится своего недавнего честолюбия, слабости, и он уверен, что рад за Басова, а про себя думает: «Но я тоже прав…»
Увидев его рядом, Никита какое-то мгновение медлит, потом сует ему в руки микрофон, говорит уставшим, но еще сильным от пережитого возбуждения голосом:
— На, командуй!.. Дай хоть перекурю разок…
Он садится тут же, на порожках крыльца, кивает и улыбается шоферам, и пробегающий мимо Колка Соколенок кричит Никите:
— Я же говорил — перекроем! Куда она денется!..
…В день осеннего равноденствия в Барахсане жили, работали, радовались и страдали люди — обыкновенно, как на всей земле. Мало кто заметил, как поредела борода анивского водопада, словно из нее повыщипали самые сильные струи. Люди немножко шумели от радости — рядом, не так весело, шумела Анива.