Ничто не уходит без следа. Мудрость гласит, что пепелище хранит пни, а старое жилье — заветную память. Что останется после самого Вантуляку — Касенду и Константина?!
Т а м г а́ — его клеймо, родовой знак?..
Вот она вырезана на ложе его винтовки, и точно такая на трубке, которой без малого столько лет, как и ему… Грозный натянут лук, стрела на тетиве.
Кто спустит тетиву?
Куда упадет стрела?..
Так скажи же, скажи, Вантуляку, чей путь охраняет твоя тамга удачи?!
Из века в век знали сородичи Вантуляку, что его тамга — знак удачи и верной победы в охоте. Но тогда отчего сомневается Вова Токко? Или это сам Вантуляку думает, что беспокойные мысли пришли к нему от молодого Токко?! Константин передаст ему свою тамгу, отдаст внуку свою удачу, ибо нет в роду нганасана более достойного такой чести. Но счастье или позор принесет спущенная с тетивы?! Однако стоящий у подножия Комогу-моу не видит, что там, за его вершиной…
Вантуляку поморщился: старый был — мудрый был, совсем старый стал — куда ум улетел?.. Охо-хо…
И люб, и непонятен Вова Токко старику, как самому Вантуляку в юности был непонятен дед. Но дед ведал тропу жизни и научил Касенду распознавать ее следы и в людях, и в горах, и в тундре. Теперь же наоборот все. А все от лёса советы… Сперва Вантуляку считал их, покоривших койка, равными богам. Но нет, он много раз бывал в Барахсане и видел, что они такие же, как нганасан, однако какой-то секрет — как талнах для него, как запрет — был, был, и Вантуляку везде и во всем искал его, принюхивался ко всему и прислушивался. Какая-то невидимая сила управляла людьми, и он почти физически ощущал ее присутствие, а лёса смеялись над стариком. Однажды Вантуляку попал на собрание, где обсуждался вопрос о новом варианте создания плотины. В технических тонкостях он не разбирался, другое занимало его: верным инстинктом охотника он почувствовал здесь приближение к разгадке. Отчужденный, словно невидимый зверю охотник в засаде, Вантуляку следил за повадками, за каждым движением, вскриком, смехом этих странных до беспечности лёса, похожих на токующих глухарей. И все увиденное натолкнуло его потом на удивительную мысль: однако, лёса советы, решил он, все как один!.. В этом их сила. Русские радовались, когда они вместе: если один сказал, и другой сказал, и третий сказал, если все сказали — это уже закон для всех. Они могли перерешить даже то, что решил сам главный лёса начальник… Подняли руки — и, главное, чтоб все вместе!.. Нет, Вантуляку не стал бы спорить, что жизнь нганасана стала от этого хуже. Как раз наоборот, он первый заплюет того, кто скажет такое. Но ему, мудрейшему из мудрейших, казалось, что в силе лёса советов есть одна слабость, а может быть, и беда, которую и он не знал, как предотвратить. То была опасность забвения и презрения заветов предков. Молодые — хоть и русские, хоть и нганасаны — не любят ходить в постромках. Но разве не одна упряжка связывает поколения?! Что-то незыблемое и вечное было поставлено под угрозу, и мало ли, что беда пока не случилась, а вдруг?! Почему тогда в тундру пришли только молодые лёса?! Где старики, их отцы и отцы их отцов?!
Но от тревожных дум старика мир не стал хуже. Новый порядок разливался, как море, по тундре, остановить его были бессильны даже всевластные койка, и люди радовались этому.
Так не вернее ли будет идти с лёса советы вместе, как хочет Вова Токко, зоркий сын сына его?
Сам Вантуляку, однако, видел уже электричество. В Барахсане. Много домов, много маленьких солнц. Зима не страшна, пурга не страшна, жить можно!.. И совсем не болят глаза, если сидеть и шить бакари…