— Это же, наверное, миллионное состояние! — воскликнул Красовский.
— Не знаю, не интересовался, — сухо ответил Александр Григорьевич. — С точки зрения историка наиболее ценная вещь в этом кладе — брошь с рубинами и алмазами, изготовленная в восемнадцатом веке.
— Не иначе, какой-нибудь князь или граф припрятал, — уточнил Василий.
— Может быть. Могу еще курьезный случай рассказать, — улыбнулся археолог. — В жилом доме на Тверском бульваре, принадлежавшем до революции банкиру, при замене полов обнаружили три слитка. Долго никто не догадывался, что они золотые. Мужчины с их помощью распрямляли гвозди, а женщины, когда кипятили белье, прижимали крышки кастрюль. И только через несколько месяцев случайно было обнаружено, что это червонное золото, причем каждый слиток был по два с половиной килограмма. Жильцы сдали их государству, получив приличное вознаграждение. Ну и кстати, завершая свой рассказ о такого рода находках, хочу сказать, что сюжетная завязка прославленных «Двенадцати стульев» отнюдь не фантастична. Совсем недавно, правда, не в Москве, а в городе Лодейное Поле Ленинградской области, при ремонте старинного стула столяры обнаружили газету, в которую была завернута крупная сумма денег в иностранной валюте. Газета была от четырнадцатого ноября тысяча девятьсот восемнадцатого года.
— Гениальное предвидение? — хмыкнул Красовский. — А Валентин Катаев в своей повести «Алмазный мой венец» освещает эти события несколько по-иному: он «уступил» придуманный им сюжет Ильфу и Петрову за золотой портсигар.
— Ну что ж, это лишний раз подчеркивает, что писатели ничего не придумывают, а черпают сюжеты из жизни, — назидательно ответил Шапошников. — Александр Григорьевич, от имени всех членов КЛИО разрешите поблагодарить за очень интересный рассказ!
Члены клуба бурно захлопали, Александр Григорьевич в ответ шутливо-нарочито раскланялся.
— Александр Григорьевич! — не унимался Шапошников. — А почему вы никак не прокомментировали последнюю находку, то, что лежит на этих стендах?
— Мы тут посоветовались с Максимом Ивановичем и решили, что не следует сковывать вашу пытливую мысль...
— Как это? — не понял Игорь.
— Ну что здесь непонятного? — вступил в разговор Максим Иванович. — Вы теперь знакомы с историей кладов. Попробуйте теперь сами установить, кто был владельцем клада. Ну, кто смелый?
Красовский поднял руку:
— Можно, я? Тем более что был, так сказать, у истоков этой находки.
— От скромности не умрешь, — хмыкнул Шапошников. — Впрочем, давай. Если запутаешься, поможем.
— Давай, Андрей! — поддержал и Дутиков.
Красовский прошел к стендам.
— Можно с полным основанием утверждать, что клад был захоронен не раньше тысяча семьсот сорок пятого года, потому что именно этим годом датируется самый поздний рубль Елизаветы Петровны. Владелец клада был человеком состоятельным и солидным. Об этом говорит место захоронения — печь с зелеными изразцами. Такая печь не могла быть в простой избе посадского человека. Что, разве не так?
— Нет, почему, — заметил Максим Иванович — рассуждаешь логично. Но...
— Что «но»? — вдруг насторожился самолюбивый Андрей.
— В составе самого клада тебя ничего не смущает?
— Вы имеете в виду сочетание копеек с рублями и даже золотыми монетами?
— Вот именно. Я уж не говорю об алмазной табакерке и восточном кинжале.
— Конечно, такое сочетание носит странный, я бы сказал, случайный характер, — раздумчиво сказал Красовский.
— Становится теплее, — улыбнулся Александр Григорьевич.
— Скажем так: владелец клада не был скупым рыцарем, который копил богатства всю свою жизнь, — продолжал размышлять вслух Красовский. — Более того, создается впечатление, что монеты и вещи, находившиеся в шкатулке, принадлежали разным лицам. Скажем, копейки копил ремесленник или зажиточный крестьянин. Рубли могли принадлежать купцу, а табакерка — какому-то знатному вельможе. А раз так, то попали они в шкатулку нечестным способом.
— По пословице «От трудов праведных не наживешь палат каменных», — добавил в порядке поддержки Александр Григорьевич.
— Значит, можем утверждать, что это клад разбойника или крупного вора, «домушника», — осмелел Красовский.