„Основной линией в литературе XVIII века была не линия или были не линии, обозначенные фамилиями Кантемира, Державина, и не линия, обозначенная фамилией Карамзина.
Не канонизированной, но наиболее сильной по своей тиражности и наиболее важной по количеству литературного изобретательства была группировка Новикова, Чулкова, Попова, Левшина и соседствующая с ней группировка людей типа Матвея Комарова, Филиппова, Захарова и других.
...В исторической судьбе русской литературы широкая, но еще не лубочная, а, так сказать, долубочная литература создала предпосылки для возможности существования бытового романа, и именно отсюда идет линия, победившая потом в XIX веке.
Эта победа, и, главное, канонизация форм этого низкого жанра, была вызвана поднятием третьего сословия в России. Одновременно, и это произошло, вероятно, около 20-х годов девятнадцатого века, третье сословие дифференцировалось, часть его вылилась в буржуазию и, создав себе собственный издательский и книготорговый аппарат, начала зрелую пору русской литературы. Лишенная большей части своих сил, ушедших в литературу более высокую, бывшая литература широкого потребления распалась, и группа, оставшаяся на старых позициях, обслуживающая младшую часть третьего сословия, получила название лубочной”.
Заканчивает В. Шкловский поистине замечательно:
„Для Матвея же Комарова я настаиваю на памятнике.
Пускай вспоминают нечаянно”.
От души присоединяюсь к этим светлым словам и искренне жалею, что общественность не прислушалась к мнению нашего великого литературоведа. Но, может, нам стоит поднять вопрос о памятнике Матвею Комарову, жителю города Москвы и автору книги о Ваньке Каине? С нетерпением жду вашего мнения.
В дополнение к письму посылаю вам мои выписки из главы книги В. Шкловского, посвященной роману о Ваньке Каине. В ней есть любопытные соображения о причинах краха карьеры „славного” сыщика. Думаю, что вам эти записи пригодятся при обсуждении в клубе. В связи с этим хочу дать еще одну информацию к размышлению. В. Шкловский, ссылаясь на письмо печально известного Фаддея Булгарина, сообщает, что в тридцатых годах ХIХ столетия роман Комарова о Ваньке Каине был вдруг запрещен царской цензурой. Поскольку Ф. Булгарин сам был агентом Бенкендорфа, думаю, что его слова заслуживают доверия. Чем это можно объяснить? Может, гонения на роман подкрепляют мою версию о Ваньке Каине как „благородном разбойнике”?
С приветом — всегда ваш Борис Воскобойников».
— А записи действительно приложены? — спросила Лариса.
— Да, Борис постарался. Но, я думаю, напрасно, — безапелляционно сказал Игорь. — Я уже заказал книгу Шкловского в «Ленинке». Так что будем комментировать по первоисточнику, тем более что у Бориса почерк — сами знаете какой.
Красовский рассмеялся:
— Я вспомнил его любимую отговорку, когда его ругали за безобразный почерк: «Дюма-отец говаривал, что только у безнадежных идиотов всегда красивый почерк!»
Рассмеялись и все остальные Шапошников обратился к учителю:
— Максим Иванович! Так каким образом начнем следствие по делу первого русского сыщика?
— Давайте на очередном заседании клуба послушаем твой доклад по книге Шкловского, а затем определим конкретные темы докладов, предложил Максим Иванович. — Не возражаете? Хотя должен сразу объяснить кое-что. Матвей Комаров, как и многие писатели, его современники, стремился приукрасить своего героя. Многие леденящие душу описания «подвигов» Каина придуманы, видимо, самим Комаровым или заимствованы из переводной литературы и, естественно, к реальному Ваньке Каину никакого отношения не имеют. Впрочем, о чем говорить раньше времени? Я думаю, что вы и сами разберетесь...
ЗАГАДКИ ВАНЬКИ КАИНА
Очередное занятие КЛИО состоялось уже только первого сентября в пионерской комнате школы. Среди членов клуба царило оживление, связанное с началом учебы и встречей после долгих каникул. Те, кто не попал в Музей истории и реконструкции Москвы, поскольку не был в то время в Москве, с жадным любопытством рассматривали фотографии находок, которые Максим Иванович заказал для публикации в журнале, а заодно и для клуба. Прибыли и абитуриенты — Вася со своим другом Митей. Видать, друзей задела за живое находка и они всерьез решили заняться изучением истории. Игорь, как староста, официально представил их членам клуба. История с серебряной монетой, которую Василий принял за медную, была принята с веселым смехом.
Наконец слово взял Максим Иванович: