— Это значит, уже ноги не держали, наверное! — рассмеялся Василий.
Наверное, — кивнула Лариса и продолжила; — «…как стал пить Квашнин-Самарин, то пришед к нему оный Чекин и толкнул его» Квашнина-Самарина, больно, от чего он упал и парик с головы сронил и стал ему, Чекину, говорить: для чего ты так толкаешь, этак генерал-поручики не делают...» Ну и так далее.
— Да, если уж генерал-поручики так веселились, что уже от обыкновенных поручиков ожидать! — бросил реплику Красовский.
— Верно. Офицерские чины в армии, а особенно в полиции погрязли в невежестве, пьянстве, разврате, — брезгливо бросила Лариса.
— Можно, я добавлю? — снова подняла руку Светлана.
— Давай разоблачай! — усмехнулся Шапошников.
— Не я буду разоблачать, а Антиох Кантемир, — сказала Светлана. — Вот Шкловский, как мне показалось, не очень лестно о нем отозвался.
— Почему нелестно? — поднял брови Максим Иванович. — Он просто полемизировал с теми буржуазными учеными, которые считали Кантемира родоначальником русской литературы.
— Во всяком случае, я хочу сказать, что Кантемир был выдающимся сатириком и в своих произведениях, хоть был и сам князем по происхождению, очень смело обличал нравы своего времени:
Каменной душою
Бьешь холопа до крови, что махнул рукою
Вместо правой левою: зверям лишь прилично
Жадность крови, плоть в слуге твоем однолична.
Кантемир во времена Петра получил блестящее образование в Лондоне, его ждало большое будущее, однако Петр умер, и он остался не у дел, поэтому с горечью писал о «бесстыдном нахальничестве», о том, что люди способные, знающие, трудолюбивые, но скромные, добросовестные и занятые, следовательно, не имеющие времени бегать ко всем и всюду трубить о себе, остаются в тени, забытые, не имеют достойного для их способностей и знаний поприща, а выходят наверх люди, способные выставляться, громко говорить сами о себе, мозолить глаза других своим присутствием всюду и таким образом приобретать известность. Человек действительно способный и знающий работает где-нибудь в углу — кто его знает, кто его помнит? Да если и вспомнят и спросят о чем-нибудь, то чудак ответит: «Не знаю, надобно подумать, справиться», а это скучно; тогда как нахал всегда тут и все знает, ответ на все готов:
Другой, кому боги благосклонны
Дали медное лицо, дабы все законны
Стыда чувство презирать, не рдясь, не бледнея,
У всяких стучит дверей, пред всяким и шея
И спина гнется его...
— «Медное лицо»! Какое образное выражение! — задумчиво произнес Игорь, считавший себя непризнанным поэтом.
— Что ж, вполне современная сатира! — прищурился Максим Иванович. — Такие небось и в вашей школе встречаются, как?
— Встречаются! — охотно подтвердила Светлана. — Так я еще о Кантемире, можно? Очень он мне понравился.
— Валяй, — благодушно разрешил Шапошников, сам любящий выкапывать полузабытых поэтов.
— В своей пятой сатире Кантемир рисует отвратительную картину пьянства, широко распространенного в русском обществе:
Прибыл я в город ваш в день некой знаменитой,
Пришел к воротам, нашел, что спит как убитой
Мужик с ружьем, который, как потом проведал,
Поставлен был вход стеречь; еще не обедал
Было народ и солнце полкруга небесна
Не пробегло, а почти уж улица тесна
Была от лежащих тел. При взгляде я первом
Чаял, что мор у вас был, да не пахнет стервом.
И вижу, что прочие тех не отбегают,
Там я люди, и с них самых ины подымают
Руки или головы тяжки и румяны,
И слабость ног лишь не даст встать, — словом, все пьяны.
Пьяны те, как лежат, прочи не потрезвее.
Не обильнее умом, ногами сильнее.
Безрассудно часть бежит, и иуды, не знает;