„Осторожней! — крикнула я надменно, хотя сама же была виновата, загородив ему проход. — Дрянь!’»
Эту фразу услышал отец, находившийся в горнице. Он вышел к нам, и я испугалась — никогда не видела его таким взбешенным.
„Извинись сейчас же, слышишь?” — прогремел он.
Я безудержно разрыдалась, потому что никогда не слышала от него ни одного громкого слова. Опрометью бросилась в свою комнату и долго-долго там плакала. Так и уснула в слезах.
Утром отец разбудил меня рано. Он уже стоял одетый в свою форменную тужурку, по лицу было видно, что он не простил меня.
„Собирайся, пойдем! ” — „Куда?” — „Увидишь”.
Мы пришли на станцию, сели в поезд, ехали до какого-то полустанка, там наняли мужика с лошадью, ехали еще полдня, пока не приехали в маленькую нищую деревеньку. Отец приказал остановиться возчику у крайней, самой неприглядной избы. Взяв крепко меня за руку, он без стука, как к себе домой, шагнул через порог, а у меня захолонуло сердце странным предчувствием.
Стены просторной с низким потолком комнаты, в которую мы вошли, были темны от сажи. У большого стола теснилось много детворы. Видно, здесь готовились к обеду и спешно занимали места. Один белоголовый мальчишка побольше дал затрещину второму, что поменьше. Совсем маленькая девочка ныла, чтобы ее подсадили на скамейку. От русской печки к столу старушка несла чугунок с картошкой. Поставив его и дав одновременно кому-то по рукам, она заметила нас и поклонилась в пояс.
„Кто к нам пожаловал! Сергей Григорьевич, отец родной! Проходите, будьте как дома. Всегда вам рады. А это кто же с вами?” — „Это дочка твоя, Степанида! — сказал отец негромким грудным голосом и, обняв меня за плечи, легонько подтолкнул вперед. — Поздоровайся с матерью, Сашенька!”
Я помню, дикий ужас и стыд объяли меня. Щеки запунцовели, ноги стали как ватные. Эта грязная старуха — моя мать? Даже в самых кошмарных волшебных сказках не было такого.
„Моя мама умерла! — закричала я истерически. — У меня нету больше мамы..."
Спазма перехватила горло, только обильные слезы потекли из глаз.
„Умерла твоя приемная мать, — таким же ровным голосом продолжил отец. — А это твоя родная... А это все твои сестренки. Ну. иди же".
Я крепко ухватила его за талию руками и, упершись головой в живот, так и застыла. Неожиданно почувствовала легкое, ровное поглаживание по волосам, подняла лицо и близко увидела глаза женщины, которую только что назвали моей матерью. Эти глаза были огромны и печальны, а лицо изборождено глубокими морщинами.
„Александра, доченька, — сказала женщина. — Вон ты какая нарядная. Прямо барыня. Да ты не серчай; Григорьич, — обратилась она к отцу. — Видишь, сомлела девонька. Вы проходите к столу, отведайте, что бог послал!"
Мы сели к столу, я так и не отцеплялась от отца, украдкой бросая взгляды вокруг. Из чугунка Степанида ловко извлекла картофелины в мундире, положила перед каждым, потом сбегала в сенцы, принесла шмат сала и глиняный кувшин с молоком, разлила по плошкам. Детвора с чавканьем взялась за еду, особенно жадно хватая куски с салом. Было видно, что оно для них в редкость. Я, с трудом поборов брезгливость, отщипнула картофелину, а потом начала пить молоко, которое оказалось очень вкусным.
„Пей, пей на здоровье, — сказала Степанида, снова робко касаясь шершавой рукой моих волос. — Ишь какие мягонькие...»! — „Молоко вкусное, — сказала я вежливо, — спасибо”. — „Это спасибо тебе, Григорьич, — сказала хозяйка. — Ежели бы ты в зиму нам денег не послал, пришлось бы буренку со двора сводить. Снова бы им пухнуть с голоду..." — „Ерунда, — смущенно отмахнулся отец и вдруг спохватился: — Да я же ребятам сластей привез”.
Он извлек из чемоданчика, оставленного у порога, пакет с леденцами. Детвора с визгом накинулась на них.
„Не ешьте так, сейчас чай принесу", — прикрикнула на них Степанида, и действительно вскоре на столе появился самовар. „А где Федор твой?» — спросил отец, дуя в блюдечко. — „На заработки подался со стариками. — ответила хозяйка. — К севу вернутся". — „Передавай ему привет, — сказал отец, — и, если что надо, не стесняйтесь. Чем могу, помогу..."
Мы начали прощаться. Я несмело подошла к женщине, поднялась на цыпочки и коснулась губами ее щеки. Она поцеловала меня в лоб: „Не забывай нас, Александра!"
У ворот уже стояла повозка. Мужик, вернувшийся за нами по уговору, отвез нас на станцию. Весь обратный длинный путь отец рассказывал мою историю.