Как-то раз нас, гимназисток старших классов, пригласили на бал в мужскую гимназию.
Сначала нам показали живые картины, что-то из жизни Древнего Рима, затем акробатические упражнения, и, наконец, с завыванием стал читать свои стихи доморощенный Северянин.
„Декадентщина”, — сказал кто-то громко.
Сзади зашикали, я с любопытством осмотрелась. Рядом со мной стоял высокий гимназист. Он сразу поразил мое воображение — высокий лоб, черные горящие глаза, буйные черные волосы. Заметив мой взгляд, он поклонился и представился: „Симонов. Не надоело вам это? Пойдемте лучше в буфет”.
Я согласилась. За мороженым мой новый знакомый с жаром принялся критиковать сначала гимназию, а потом и существующий строй. Он весь был напичкан революционными идеями. А как он рассказывал о женщинах революции, не испугавшихся казни во имя счастья народа!
Я слушала его с восторгом. До этого моя „революционность” заключалась лишь в игнорировании великого поста. К ужасу наших святош, в эти дни на переменке я доставала из портфеля аппетитный кусок колбасы и уминала назло всем церковным запретам.
Боже, какая смешная наивность! От Симонова я впервые услышала, как готовился заговор против Александра-„освободи теля”, как бросал бомбу в великого князя Каляев, как дерзко убегал из тюрем князь-бунтовщик Кропоткин.
С этого вечера мы стали встречаться постоянно. Симонов не объяснялся мне в любви и не лез целоваться, как прочие. Этим юноша мне нравился еще больше. Зато какие он строил величественные планы заговоров против царя! Вот, переодетый в форму офицера, он проникает во дворец и хладнокровно ждет выхода светлейшего палача. Мгновенно выхватывает кинжал — вот тебе, негодяй, за слезы народные!
Видимо, столь откровенен Симонов был не только со мной, и кончилось это плохо. Его исключили из гимназии с „волчьим билетом”. Об этом мне сообщила наша классная дама, пригласившая меня для специального разговора.
„Вы, кажется, поддерживали знакомство с этим молодым человеком? — спросила она, щуря свои холодные глаза. — Ах, Новинская, Новинская. Уж если вам необходимо флиртовать, в чем я не убеждена, так флиртуйте с достойными молодыми людьми. Ведь, говорят, к вам неравнодушен сынок банкира?”
Симонов, по слухам, уехал куда-то из города, встретила я его не скоро и при весьма странных обстоятельствах. Впрочем, по порядку. Еще через год я закончила гимназию. Отцу очень хотелось, чтобы я продолжала учебу дальше, но где взять деньги? Было решено, что пока я пойду преподавать в народную школу, только что открывшуюся для железнодорожных рабочих.
Вопрос был не только в заработке. Еще до этого у нас с отцом состоялся разговор по душам. Узнав, что Симонов пострадал за свои идеи, я твердо решила пойти в революцию. Как? Не такая уж я была наивная, чтобы не понять, чем занимается мой отец.
„Я знаю, кто ты! ” — трагическим шепотом сказала я ему как-то вечером, когда он проводил своих постоянных гостей. Среди них, кстати, я все чаще видела Гриню, который к этому времени стал помощником кочегара. „Ну? И кто же?” — хмыкнул иронически отец на мой театральный тон. „Не отпирайся! Ты — подпольщик!”
Отец попытался разыграть добродушное недоумение: „Подпольщик? Это как это? Под полом, что ли, сижу? Вроде нет”. — „Не делай из меня маленькую дурочку, — не сдавалась я. — Что я, слепая? Не вижу, что в дровяном сарае лежанка стоит? Что по ночам приходят и уходят какие-то таинственные личности?”
Настало время смутиться отцу. Он как-то крякнул в растерянности, потер лоб, потом сказал серьезно: „Ладно. Видать, действительно от разговора не уйти. Садись вот сюда, напротив, поговорим. Хочешь знать, чем твой отец занимается?” — „А я и так знаю!» — сказала я запальчиво. „Ну?” — „Губернатора убить собираетесь!”
Отец искренне расхохотался: „Откуда у тебя такие кровожадные мысли? А, понимаю, это твой ухажер тебя так настроил”. — „Симонов не ухажер. Он хочет погибнуть за народ”. — „Ну ладно, не ухажер. А кому это нужна его гибель?”. — „Как кому? Народу! Его жертва заставит содрогнуться собратьев…” — „Поверь мне, Сашенька, смерть твоего героя не нужна народу. Еще одно покушение, пусть даже удачное, ничего не изменит. Напротив, лишь усилятся репрессии против революционеров, еще сотни невинных пойдут на каторгу. Игры в героев. эти эсеровские штучки, отвлекают от главного — пробуждения политического сознания рабочих и крестьян. Только когда на борьбу встанут не единицы, а сотни тысяч, возможно ниспровержение одного строя и создание другого, справедливого и равноправного...” — „Чьи штучки, ты сказал?” — „Эсеровские. Есть такая партия — социал-революционеров. Эсеры считают, что толпу должны вести за собой герои-одиночки. Это вроде бы красиво, но за этой красивостью как раз и кроется неверие в народ, за который они так горячо ратуют”. — „А ты к какой партии принадлежишь?”