— А жильцов всех знаете?
— Приглядываюсь, — ответил старик несколько загадочно.
— Есть такие, кто и раньше в этом доме жил? До войны?
Старик неопределенно присвистнул.
— Ищете кого?
— Да, жили здесь до войны муж и жена, она — врач, а он вроде бы летчик.
Старик задумался, видимо перебирая в памяти соседей.
— Есть тут одна балаболка. Пока дом ремонтировали, выезжала куда-то недалеко, а потом снова вернулась...
— Фамилия?
— Тютькина Екатерина Ивановна, из тридцать седьмой квартиры... Да куда же вы? Если к Тютькиной, то понапрасну. Она всегда до обеда по магазинам шляется. Это у нее вместо театра. Потом уж самовар чаю выдует и на скамеечку перед подъездом, кости всем перемывать. Порядочному человеку и не посидеть, обязательно привяжется. Тьфу!
Заверив старика, что ему нужно срочно позвонить, Андрей выскочил из душной квартиры. Ну и дед занудливый! Неужели и они такими будут?
Теперь он сидел у окна и ждал Тютькину, пытаясь по той немногой информации, что выдал ему дед, набросать ее словесный портрет. Балаболка, сплетница? Наверное, маленькая, сухонькая, с длинным ехидным носом и тонкими губами. Получалась старуха Шапокляк.
И так его эта Шапокляк загипнотизировала, что он чуть было не прозевал настоящую Тютькину. Только когда она уже свернула к подъезду, он догадался, что, наверное, это и есть Тютькина. Это была полная дама с румянцем во всю щеку, одетая добротно, но несколько старомодно. Андрей бросился следом и настиг ее, когда она открывала дверь.
— Ко мне? — не удивилась Тютькина. — Проходите. Снимайте ботинки, — сказала она строго, — а то натопчете.
Андрей снял шинель, туфли и в носках прошел за Тюгькиной в большую комнату, тесно уставленную старинной мебелью.
— Садитесь, — грозно сказала хозяйка, и он послушно сел за круглый стол, покрытый красной плюшевой скатертью.
Тютькина, не мигая, несколько секунд осматривала Красовского, потом неожиданно произнесла:
— От лафитничка с водочкой не откажетесь?
Андрей смутился:
— Спасибо, не пью.
— Молодец, — одобрительно сказала старуха. — Ну а я, с вашего позволения, пропущу. Продрогла, знаете ли, брр!
Она направилась к пузатому буфету, открыла его, что-то забулькало, Андрей только увидел, как Тютькина лихо запрокинула голову.
— Ф-фу, — выдохнула она и бросила в рот конфетку.
На несколько мгновений замерла, вслушиваясь в себя, потом, удовлетворенно крякнув, сказала:
— Самовар поставлю.
Вернувшись из кухни, Тютькина села напротив Андрея. Взгляд ее круглых оловянных, как у совы, глаз неожиданно потеплел.
— Муж у меня, царствие ему небесное, немножко запойный был. Нэпман, богач, красавец. На всех перекрестках реклама — «Бакалейная торговля Тютькина». Дом от хрусталя и золота ломится, я вся в бриллиантах и шелках, как куколка. Но как запьет — в месяц все спустит. Кредиторы всю мебель растащат. Сидим в голой комнате на чемодане. Потом за ум возьмется, глядишь, опять золото да хрусталь. Сбежал сукин сын. Без средств к существованию меня оставил. А я кто? Специальности никакой, он меня в жены ведь из прислуги взял. Да, ну вот и пошла в санитарки.
Она горестно вздохнула и вдруг сухо добавила:
— Не спекулирую, не краду. А что студенту угол сдаю, так за это налог плачу. Могу квитанции предъявить.
— Я не за этим пришел, — объяснил Андрей. — В этом доме до войны жила некая Новинская. Вы мне про нее ничего не можете рассказать?
— Про Александру Сергеевну? — Тютькина удивленно взметнула вверх брови. — Душа человек была. Она ведь меня и в санитарки определила, все учиться заставляла. Глядишь, сейчас бы профессором была...
Екатерина Ивановна гулко засмеялась, потом нахмурилась, покосилась на буфет и, махнув рукой, направилась к нему.
— Разбередил ты меня.
Снова послышалось бульканье. Тютькина умиротворенно села напротив Андрея.
— В блокаду наша больница госпиталем стала. Мы там так и жили постоянно. Но Александра Сергеевна все домой бегала, весточки от мужа ждала. Однажды пошла и не вернулась, под артналет попала...
Екатерина Ивановна скорбно замолчала.
— А муж ее, Решетников?
Тютькина подняла голову:
— Григорий Никитович! Большой был военный начальник. Две шпалы имел. Это как теперь майор. На черной «эмке» ездил. А вот как уехал перед самой войной на границу, так больше не вернулся...
— Может, жив, но знает, что жена погибла, и решил сюда не возвращаться? — предположил Андрей.
— Навряд, — не согласилась Екатерина Ивановна. — Он так ее любил! Обязательно бы вернулся на старое место...
— Случайно не знаете, Екатерина Ивановна, — осторожно спросил Андрей, — в их квартире никаких документов или писем не осталось?
Тютькина покачала головой:
— Как же, были. Бумаги какие-то. Книги.
— И где они?
— Соседи пожгли. Ведь топиться нечем было. Я из госпиталя как-то зашла, а у них пусто. Единственное, что нашла, — фотографию. Если хочешь, дам.
Андрей поблагодарил Тютькину и отправился на вокзал. Форма снова помогла, ему удалось взять билет, и утром он уже был в Москве. Вечером доложил о результатах поездки ребятам и Максиму Ивановичу.
Они долго рассматривали фотографию, будто ожидая, что она заговорит.
— Неужели тупик окончательно? — запаниковал Игорь.
Борис и Лариса удрученно молчали, они тоже не видели пути к дальнейшему поиску. Но ребята вновь убедились, что Максима Ивановича трудно выбить из седла.
— Видишь, на фотографии Решетников действительно с двумя шпалами. Значит, был кадровым военным, — сказал он задумчиво. — Это кое-что.
— Что кое-что? — не выдержал Игорь.
— Тебе, историку-архивисту, надо бы это знать, — усмехнулся Максим Иванович.
— Что именно, Максим Иванович? — взмолилась Лариса. — Не томите душу!
— А то, — с прежней невозмутимой неторопливостью продолжал Максим Иванович, — что в Подольске есть архив Министерства обороны. И раз Решетников был кадровым военным, да еще две шпалы имел, значит, наверняка должно быть его личное дело. Попасть в этот архив непросто. Но если Игорь возьмет отношение из своего института, возможно, поиски увенчаются успехом!
Андрей сидел подавленный.
— Ну что, Мегрэ! — похлопал его по плечу Максим Иванович. — Убедился, что в нашем деле одних навыков сыска еще маловато? Требуется знание истории. Ты, кстати, в прошлый раз нам ничего не доложил о своих изысканиях. Неужели ничего не сделал?
— Сделал! — Андрей поднял голову.
— И какую ты тему выбрал?
Андрей заулыбался:
— Я решил выбрать самые крупные уголовные дела тысяча девятьсот двенадцатого года.
— Ну-ка, ну-ка, расскажи.
Андрей достал свою тетрадку с выписками, полистал ее, потом начал:
— Одним из самых нашумевших дел того времени было дело о банде «Черных воронов». Вот что о ней писалось в «Правде»:
«Арест „Черных воронов".
Сообщаю следующие подробности задержания оперировавшей на юге России известной шайки грабителей под кличкой „Черные вороны”. Шайка долгое время оставалась неуловимой и наводила панику на население Херсонской и соседних губерний, пока наконец к обнаружению ее привело неудачное нападение на квартиру Кохтера в Херсоне, совершенное при следующих обстоятельствах.
Поздно вечером, когда Кохтер со своей женой сидел на улице, у парадного хода, двое участников шайки пробрались со двора в квартиру и, спрятавшись в коридоре, поджидали возвращения Кохтера с улицы. Как только последний показался, бандиты, вооруженные кинжалами, выскочили из засады и под угрозой смерти потребовали денег. В этот момент вошла жена Кохтера, которая, увидев грабителей, подняла крик.
Разбойники испугались и, бросив ножи, убежали. Предпринятое энергичное расследование привело к обнаружению правильно организованной шайки, которая под страхом смерти и кровавой расправы дерзко вымогала у зажиточных жителей крупные суммы денег. Вскоре был задержан некто Швец, выдавший всех участников шайки. По его указанию арестовано несколько человек, преимущественно зеленой молодежи: Речецкий, Кацов, Халецкий, Гельман и Роза Горелик. Один из участников не разыскан.