— Невольно напрашивается вопрос, — Максим Иванович внимательно обвел взглядом притихших ребят, — какой ценой князь Василий Шуйский вернул себе доверие правителя Бориса Годунова?
— Прощения попросил? — вырвалось у Ларисы.
Все засмеялись, а Игорь, которому, видно, хотелось поддержать Ларису, покачал головой:
— Вряд ли это помогло бы. Помнишь пословицу — «Москва слезам не верит»? Подозрительного Бориса слезами пронять было невозможно. Слишком много он их повидал...
— Значит, — вырвалось у Андрея, — значит, предательство?
— Несомненно, — согласился Максим Иванович, — только ценой предательства Шуйский мог вернуться ко двору. Кто знает, не ускорил ли он кончину своего брата Андрея?
— Во всяком случае, Шуйский был у Годунова, — сказал Андрей, — как теперь говорят следователи, «на крючке». Именно поэтому выбор Годунова пал на Шуйского, когда потребовалось направить правительственную комиссию в Углич.
— Видимо, так, — согласился Максим Иванович. — Подбор остальных членов комиссии тоже не был случаен. Дьяк Андрей Клешнин был, по преданию, одним из организаторов убийства. Относительно же митрополита Геласия... Даже если сей духовный пастырь и не был горячим сторонником правителя, боялся он его смертельно, поскольку в памяти всех была свежа расправа Бориса с митрополитом Дионисием и архиепископом Варлаамом Пушкиным, заточенными по его приказу в новгородские монастыри за попытку развести царя Федора с супругой Ириной по причине ее бездетности.
Столь достойных членов комиссии меньше всего интересовала истинная причина гибели царевича, главной их задачей было снискать благоволение Годунова. Поэтому так рьяно они взялись за разработку версии, будто Дмитрий, играя в ножичек, покололся сам. Эта версия полностью снимала все подозрения с Бориса.
— А вы, Максим Иванович, вы являетесь сторонником версии, что Дмитрий убит? — спросил разочарованно Игорь.
Максим Иванович засмеялся!
— Не делайте поспешных выводов, мой юный коллега. Отнюдь! Просто я говорю о том, что меньше всего в данной ситуации я поверил бы Шуйскому. Однако вполне могло случиться так, что объективная истина вполне подходила для членов комиссии. Очень даже может быть, что Дмитрия никто не убивал, что Годунову, как думают многие историки, убийство царевича в тот момент не только не нужно было, но и могло существенно покачнуть его и без того достаточно зыбкое положение.
Так или иначе, мы знаем, что первое свидетельство Шуйского, возглавлявшего правительственную комиссию по делу в Угличе, было однозначным — царевич покололся сам, а все, что утверждают Нагие, — напраслина.
Прошло семь лет. После смерти Федора на престол избирается Борис Годунов. И по-прежнему самое высокое положение в Боярской думе занимает Василий Шуйский.
Неспокойным было царствование Бориса. Уже на следующий день после кончины Федора Ивановича по Москве поползли неясные слухи, будто бы царевич Дмитрий жив и что в Угличе был зарезан другой младенец. Борису было ясно, что слухи распространялись боярами, пытающимися помешать его избранию на престол. Им были приняты самые жестокие меры по пресечению этих слухов. Однако через три года образ чудом спасшегося царевича стал приобретать реальные очертания. Из Польши стали поступать подлинные грамоты от новоявленного Дмитрия Угличского, обвинявшего Бориса в незаконном присвоении престола. Проведенное следствие показало, что под личиной самозванца кроется не кто иной, как беглый монах Григорий, носивший до пострижения имя Юрия Богданова сына Отрепьева. Хотя доказательства были, казалось бы, бесспорны, царь Борис смутился, он вновь и вновь допытывался у Шуйского, затем даже вызвал в Москву Марфу, в миру Марию Нагую, чтоб спросить, доподлинно ли, что в Угличе похоронен царевич Дмитрий, а не какой-то другой младенец.
Чтобы развеять слухи, князь Василий Иванович Шуйский торжественно с Лобного места свидетельствовал перед московским народом, что истинный царевич умер и погребен им, Шуйским. Однако все напрасно: стоило самозванцу перейти границу, как тысячи людей, в том числе и бояре, становятся под его знамена. Доверяя Шуйскому, Борис посылает его на подмогу предводителю царского войска раненому князю Мстиславскому. Впрочем, хитрый царедворец в ратном деле не преуспел и вскоре вернулся в Москву. В апреле от апоплексического удара царь Борис скончался. Трон без особой борьбы перешел к его малолетнему сыну Федору. Князь Шуйский почувствовал, что, кажется, его момент настал, и решился на новый тактический ход.
Первого июня под Москвой появились посланцы Лжедмитрия Наум Плещеев и Гаврила Пушкин с грамотой на имя бояр Мстиславского, Василия и Дмитрия Шуйских и других, окольничих и граждан московских. В ней самозванец, вновь рассказав о своем чудесном спасении, обещал награды всем в случае его признания. Народ взволновался, стрельцы, испугавшись, не сопротивлялись, бояре доложили патриарху Иову о мятеже, тот заклинал их выйти к народу и образумить его.
И вновь на Лобном месте стоит боярин Василий Шуйский. Народ просит его объявить правду, точно ли он похоронил царевича Дмитрия в Угличе? Шуйский без колебаний отвечает, что царевич спасся от убийц, а вместо него убит и похоронен попов сын.
Шуйского поддержал бывший член регентского совета, назначенного Грозным, Богдан Бельский, только что возвратившийся из ссылки. Он всенародно поклялся, что сам спас сына Грозного,и его слова явились решающими — народ ворвался в Кремль, ворота которого оказались незапертыми, схватили царя Федора с матерью и сестрой и вывели их в прежний боярский дом Годунова.
Но самозванец, зная о том, что Бельский — брат царицы Ирины Годуновой, особо не доверяет ему. В Москву прибывает его посланец, князь Василий Голицын, по его приказу был схвачен патриарх Иов и отправлен в Старицкий монастырь, затем сам Голицын в сопровождении стрельцов врывается в дом Годуновых, умертвляет мать и сына, объявив народу, что они отравились. Царевна Ксения осталась в живых. Тело царя Бориса выкопали в Архангельском соборе, положили в простой гроб и вместе с женой и сыном погребли в бедном Варсонофьевском монастыре на Сретенке. Позднее, уже при Романовых, Годуновы были перезахоронены в Троице-Сергиевом монастыре. Таковы были последствия второго свидетельства Шуйского о событиях в Угличе. А что, было и третье его свидетельство? — спросил Борис заинтересованно.
— Конечно, — ответил Максим Иванович. — Уже через несколько дней после того, как он клятвенно заверил народ, что вместо царевича был убит другой, Шуйский начал повторять свое прежнее свидетельство. Увидев, что Лжедмитрий в Кремле находится лишь с небольшой горсткой поляков, ловкий интриган решил воспользоваться этим и через верных людей стал разглашать в народе, что новый царь — самозванец. Двадцать третьего июня по доносу Петра Басманова, который вначале отличился в битве с самозванцем, а затем перешел на его сторону и стремился сделать столь же блистательную карьеру, как и отец его при Грозном, Шуйский был схвачен и по решению нового царя отдан на суд собору, где кроме духовенства и членов Думы были и простые люди. Собор приговорил Шуйского к казни. Двадцать пятого июня князь был выведен на плаху, ему прочитали приговор, он простился с народом, объявив, что умирает за правду, за веру и народ христианский, как вдруг прискакал гонец с объявлением помилования. На царя, видимо, повлияли бояре, и особенно родственники Василия Шуйского, так как вскоре его племяннику, впоследствии знаменитому полководцу Михаилу Васильевичу Скопину-Шуйскому, предстояло выполнить важнейшую миссию для окончательного утверждения Лжедмитрия на престоле. Получивший незнаемое до того на Руси звание «великого мечника», двадцатилетний Скопин-Шуйский был послан за матерью угличского царевича Марфою и привез ее в Москву восемнадцатого июля. Царь встретил ее в селе Тайнинском, имел с ней свидание наедине в шатре, раскинутом близ большой дороги.