— Почему я… не чувствую? Это? Это… ощущение? — спросил он, смотря на своё отражение в крови — блёклое тёмное пятно.
— Твоё лицо болит? — спросил второй, смотря царапину на щеке Чарльза.
— Да. Да, болит, — испуганно ответил людоед.
— Это хорошо. Прощай.
В эти секунды, когда Уильям отвернулся от своего соперника, он мог буквально чувствовать то отчаяние, что исходило от него. Словно запах, шаг за шагом он становился всё сильнее, всё насыщеннее.
— Стой!.. Что со мной?!
— Мне повезло. Я хотел убить тебя и твоего дружка, но ты, похоже, падая, ударился копчиком или хребтом — ходить ты больше не будешь, ты умрёшь здесь.
Глаза мужчины налились паникой и кровью. Он попытался потянуть за ремень своего ружья, но не нашёл его. Тем временем Хантер крутил в руках классическую двустволку. «Это ищешь? — взглядом говорил наёмник. — Конечно, это».
— Вот что сейчас будет: я заряжу это оружие ровно одним патроном, кину его тебе и запру эту дверь. Мне плевать, на что ты потратишь эту пулю, но подумай хорошенько, потому что давать такому ублюдку даже один шанс — это большая роскошь. Второе ружьё можешь не искать — отлетело на второй этаж вместе с парой пальцев.
С этими словами Уилл запустил двуствольный обрез во врага, выключил свет и запер дверь. Поднимаясь на второй этаж и перепрыгивая дыры в лестнице, мужчина заметил, как «Ч» пытался доползти до оружия, но его это уже не волновало. Войдя в комнату с пленным, он увидел лишь ошарашенное лицо Эллиота и невероятный испуг во всех точках его тела — он дрожал так сильно, что, казалось, дом способен сместить. Наёмника даже пробрало на смех — он прекрасно понимал, что вовсе не такой исход был ожидаемым, но стоило ему засмеяться, как он тут же упал в кресло, задыхаясь от приступов кашля.
— Тебе не кажется странным то, что люди выбирали в свой дом бордовые обои? — начал вдруг Эл.
— Что?
— Ну, обои… Знаешь, они, типа, бывают разные. Морского прибоя, белого инея или другой херни — от отца слышал. Но бордовые… Чёрт, они же как кровь. Прикинь: мерзко, наверное, жить в кровавом доме?
— Никогда не задумывался об этом… Но да.
— Ага… — повисла гробовая тишина, которую изредка разрывали стоны из подвала. — А они?..
— Мертвы. Оба. Один в процессе, другой — уже.
— Ясно… Ты же не поступишь так со мной, да?
— Не знаю, — закинул он ногу на ногу. — А как должен?
— «Простить и отпустить» — слишком тупо, да?
— Да.
— А как ты их? Ну… Ты понял?
— Когда я вошел на первый этаж — сразу приметил дверь в подвал. Вокруг было темно, но я увидел, что лестница на второй — это часть потолка над лестницей в подвал — тонкая и полностью деревянная. План созрел почти мгновенно.
Царство тиши разбивал тик часов на руке у наёмника — столь сильной и глубокой стала тишина. Уильям смотрел на старые вазы, на фотографии старика, живущего здесь, на те самые бордовые обои со странным узором. В его голове вертелось решение, к которому не очень хотелось приходить.
— Слушай, а почему эти дома такие… обжитые? — спросил он у пленника.
— А… Я знал, что тебя это удивит. Ту границу… переправу, что ты видел, закончили совсем недавно. До тех пор люди жили здесь.
— Совсем как раньше? — удивился Хан.
— Совсем как раньше. А когда всё закончилось — некоторые из них не захотели разрушать созданной ими идиллии, и они оставили тут всё, как есть, изредка навещая подобные места — сам видишь. А единицы вообще…
— Откуда знаешь?
— Это… тот рассказал, — опустив глаза, говорил здоровяк. — В синей рубашке… Ну, ты видел его.
— Видел.
— Он «с нами» очень долго… Чертовски выносливый сукин сын.
Хантера вновь накрыл приступ кашля. Задыхаясь, наёмник схватился за грудь и принялся стучать себя в слепой надежде на неведомое ему спасение.
— Что, всё совсем хреново?
— Да. Ты сказал… Говоришь, у тебя ничего не осталось, да? Ха. Взгляни на меня: я — большой пятидесятилетний идиот, который умирает от рака лёгких и стал наёмником лишь для того, чтобы работать на лекарство, в надежде ещё немного пожить. Я как белка… в этом колесе. Веришь или нет, но четыре года я отрицал любое проявление насилия или людей вообще — терпеть не мог это грёбаное оружие, а потом… — он ещё раз взглянул в лицо своему пленнику и всё решил. — Пора убираться отсюда, — нож медленно разрезал пучки старой резины и меди.