— Он мертв. Мне плевать на то, какие у вас там моральные устои заведены — парнишка, в которого ты выстрелил, мертв. А россказни о том, что у тебя не было другого выбора — просто ложь. Жалкий самообман, прикрытый гордыней и жадностью. Ха… — он выровнялся и щёлкнул зубами инструмента. — В тему о самообмане, кстати: мертвецы ведь не рассказывают сказок, — успокоившись, он зашёл Чарли за спину, похлопав того по плечу, — некому поведать о ваших неудачах, запятнать ту драгоценную репутацию, что ты так восхваляешь — лживый образ, созданный тобою для себя же самого. Репутация… Это благодаря тебе репутация твоего брата такая хреновая — не давал ему «довести всё до конца» и, в итоге, получал живых свидетелей его зверства? — тот молчал в ответ. — Вот это поэтично — один не даёт другому стать чудовищем, а второй не забывает напоминать первому, что тот не человек. Эх… Как же жаль, что у него одна рука, — он похлопал того по щеке, — как же жаль, что она у него одна.
— Те же понимаешь, что это была просто работа… — всё повторял тот. — Ты же понимаешь… Ты же сам творил то же, что и мы!
— То есть… — он бросил плоскогубцы прочь и по-хозяйственному начал раскладывать иглы на столе. — Если поставить на моё место любого другого в идентичных обстоятельствах, то он просто уйдёт, услышав твою отговорку? — Брат застыл. — Да, я делал то же, что и вы, но даже при всей своей… непрофессиональности, как ты сказал бы, я знал одну простую вещь: в работе нельзя всецело полагаться на план и нельзя оставлять свидетелей. Тебе стоило пристрелить сначала меня, но нет — вы решили… убить двух зайцев. Меня — живым к Джеку, а Ви — мёртвым к… к кому там?
— Лучше тебе не знать.
— О… — тот скорчил серьёзную гримасу, обхаживая младшего. — Это точно — лучше мне и не знать. Джек наверняка мёртв, Генрих — тоже. Все мои нити, ведущие к Золоту, как к заказчику этого убийства, оборваны — нечего вить новые.
Он взял со стола несколько игл и подошёл к Чарльзу. Всё то можно было бы сделать просто молотком — один удачный удар вогнал бы иглу под ноготь так глубоко, что вытаскивать её пришлось бы уже щипцами, но нет — старик предпочитал медленно заводить её, смотря на небольшую струйку крови.
— Ты ведь понимаешь, что это история о жадности? — шепнул он, вонзая вторую в указательный палец. — Твоя и твоего братишки? Что если бы вы решились сразу убить нас обоих, то остались бы в выигрыше?
— Мы не хотели!..
— Заткнись уже со своей лицемерной человечностью, — резко обернулся он. — Я слышу это в твоём тоне голоса — оправдание. Жалкое, неуверенное, натуженное. Вам плевать. Вам было плевать. Да и о чём это я? Ты ведь застрелил его. Прежде всего ты решил, что лучше было бы угодить всем сразу ради наживы, что лучше бы угодить самому себе, а не думал о том, правильно ли это, — Чарли кричал всё сильнее. — Вы оба заслуживаете умереть.
— Так убей!
— Ха… Ха-ха-ха-ха-ха… Сколько верности своему делу.
В какой-то миг он взглянул на Чарльза — пальцы того сильно пульсировали, а те, что были с иглами — медленно напухали. Казалось бы, достойное начало, хорошая расплата за то, что сделал Илай, но боли от того меньше не становилось — не Чарльз произвёл тот выстрел, не Чарльз должен был сидеть на том стуле. Всякий раз смотря на лицо старшего Брата, Уильям думал, что стоило покончить с ним ещё там — добить его камнем на полу.
«Слишком лёгкая смерть», — Джонс действительно был прав в своем изречении, но он не учёл обстоятельства. Слишком лёгкой была смерть именно для Илая — того, кто, по задумке, не должен был пострадать ни в коем случае, ведь именно его слабость была самой очевидной, пускай и лежала не в физической боли. Он стоял в дверном проёме и отлично понимал, что именно там и застрял — между желанием и потребностью, между вынужденными пытками и праведной местью, между виновным и невиновным Братом. Лишь мысль о том, что, принося боль соучастнику, он ещё больнее ранил убийцу, грела Хантера достаточно сильно, чтобы он не сорвался. Но только она.
— Держись, братишка, держись… — тот смотрел в пол и тихо кашлял, стараясь не поднимать глаз. — Мы выберемся отсюда.
— Имя, Илай.
Но ничего не раздалось в ответ. Уилл кивнул и неспешно пошёл к выходу — ему нужен был перерыв. Духота помещений, замкнутость, запах крови — если тот, кого пытают, превращается в мученика, то тот, кто пытает, часто превращается в животного в подобных условиях. Ещё в далёком детстве он видел один фильм о таком — как общество людей, замкнутое и освобождённое от законов, очень быстро сошло с ума. Нельзя было поддаваться тени, нельзя было поддаваться ярости.